Последние новости, собранные с разных уголков земного шара. Мы публикуем аналитические статьи о политике, экономике, культуре, спорте, обществе и многом ином

Концепция Аристотеля

Переход от философии Платона к философии Аристотеля — логичный переход: Аристотель исходил из проблем, которые не могли быть решены в рамках представления об идеях как единственной реальности, он расширил рамки бытия под влиянием внутренней логики философской мысли. Но и чисто исторические истоки перехода представляются сейчас сравнительно ясными. Аристотель казался платоникам чрезвычайно сенсуалистическим, он и был таким по сравнению с Платоном. Они оба были истинными эллинами, и их творчество было в значительной мере художественным творчеством. Но Платон по стилю своего творчества ближе к скульптуре, он постигает мир в его формах, а Аристотель ближе к живописи, он постигает мир в его красках.

Для поколения Аристотеля, как бы оно мало ни отличалось от поколения Платона, мир представлялся значительно более многокрасочным и динамичным. Поколение Платона жило в сравнительно стабильный период, когда только накоплялись ресурсы для завоевания Ойкумены. При Аристотеле это завоевание началось. Оно сопровождалось очень широким и организованным изучением природы и людей. Не только штаб Александра Македонского и его окружение, но и вся Греция получала новые сведения, узнавала новые факты, иллюстрирующие многообразие и творческую мощь природы. Для предшествующего периода характерен очень сильный интеллектуальный порыв, направленный на логическое упорядочение мира; для эпохи Александра Македонского — еще более сильный порыв к охвату потока новых сведений, вызывавших сенсуалистический интерес к миру, понимание его многокрасочности. Сенсуалистическая и эволюционистская тенденция, регистрация эволюции жизни и ее форм характерны для нового периода.

В этот период и появилось поразительное по охвату всего мироздания, еще более поразительное по живой связи с опытом, с сенсуалистическим восприятием природы здание философии Аристотеля. Это наиболее догматизированное впоследствии учение было совсем не догматичным. В нем пробивается сильная струя живого сенсуализма. Живого, но отнюдь не отвернувшегося от логического постижения мировой гармонии.

Впрочем, ведь и Платон, который в своем порыве к логическому упорядочению мироздания дошел до представления об общих идеях как реальном каркасе бытия, не оторвался от столь характерного для греческого гения восприятия конкретного, многокрасочного, индивидуального. «Для гения народа-художника, — говорит Бруншвиг, — не требовалось специальных усилий, чтобы увидеть в природе душу и бога». Но то, что у Платона было настроением, у Аристотеля стало учением. Он — в значительной мере сенсуалист, но его сенсуализм охватывает все, всю Вселенную. Аристотель устраняет из картины мира то, что в принципе не может быть объектом чувственного восприятия (бесконечное и пустое пространство), но все, что может быть постигнуто чувствами, представляет собой связное целое, единую систему. Статическую в своей основе: мироздание зиждется на неподвижном каркасе центра Вселенной, ее границ и естественных мест тел. Но какова бы ни была общая схема мироздания, она, оставаясь сенсуально постижимой, представляет собой ratio мира, его объективный разум, его логику. «Платон, — говорит Жильсон, — философ и художник: говорил он конкретно о понятиях абстрактных, по крайней мере, Аристотель, коим мы знаем его, — не художник, а скорее ученый и философ: о вещах конкретных говорит он абстрактно».

Может быть, точное было бы сказать, что у Аристотеля абстрактный анализ и конкретный анализ бытия отчетливей, чем у Платона, демонстрируют свою связь. Эта связь, соединяющая рационализм с наукой, отражает объективную связь абстрактно и конкретно постижимого в природе. У средневековых перипатетиков эта живая, гибкая связь получила застывшую, лишенную нюансов и полутеней форму. Картина мира, какой она предстает непосредственному чувственному восприятию, была отождествлена с действительностью. «Аристотелевская физика схоластов целиком покоится на гипотезе: Вселенная, которую видит ребенок, и есть действительная Вселенная». В какой-то мере это относится и к самому Аристотелю. Но детское восприятие действительности у Аристотеля и у схоластов имеет различный смысл. Восприятие мира глазами ребенка в античной философии означало не только наивность, но и свежесть мысли, впервые охватившей природу единым взглядом, уже ставшим концепцией, но еще не переставшим быть взглядом. Инфантильность средневекового перипатетизма — это наивность детства, ставшая традицией старости.

Такой концепцией, еще не переставшей быть взглядом, такой идеей, которая еще не потеряла связи с непосредственным видением мира, была аристотелевская концепция формы и материи. У Платона форма, порядок, тождество, геометрия противостоят материи, и мир превращается из хаоса в космос, отказываясь от себя, от своей протяженности и от своей способности действовать на органы чувств. У Аристотеля мир становится упорядоченным, оформленным миром в результате имманентной эволюции материи, в результате того, что материи свойственна сила, склонность к некоторой форме. Материя содержит эвентуальную форму. Здесь мы, наконец, встречаемся с этим понятием эвентуального бытия, которое играет такую большую, хотя подчас и неявную роль в классической философии и в неклассической науке. Материя существует, потому что она существует динамически, т. е. в ней определена форма, иерархия форм, развитие.

Историческая оценка философской и научной идеи включает не только сближение (в том числе сближение вопроса и ответа), но и разграничение, констатацию недостаточности, отсутствия необходимых понятий и сведений в античном прообразе современной концепции. Здесь, как и везде, determinatio est negatio. В аристотелевской концепции формы и материи отсутствует микроскопический механизм формообразования. Аристотель знает, что форма определяется материей, что она уже содержится в материи в качестве эвентуальной формы, что форма обладает в этом смысле энергией. Но он не знает, как форма закодирована. Здесь этот неологизм уместен, поскольку речь идет об отсутствии позднейшего понятия. Аристотель не знает внутреннего механизма, приводящего к преобразованию хаоса индивидуальных микроскопических (лучше сказать, ультрамикроскопических) объектов и процессов в упорядоченный мир макроскопических форм. Поиски такого механизма и его последовательное открытие — это и есть основная задача и основное отличие классической науки, ее отличие от перипатетизма. Атомистика была наиболее важным античным истоком последующих поисков микроскопического механизма того процесса развития, который у Аристотеля связан с понятиями формы как «энергии» и материи как «силы».

Следует заметить, что аристотелевская энергия не так близка современному понятию энергии, как уж совсем новому понятию негэнтропии или, еще более новому, информации. Негэнтропия — отрицательная величина энтропии, т. е. хаотичности, беспорядочности, отсутствия макроскопических перепадов и макроскопических процессов и объектов. Негэнтропия — мера макроскопической упорядоченности бытия, мера преобразования хаоса в космос. Идея эволюции у Аристотеля — это идея возрастающей негэнтропии, структурности мира, которую человек постигает во все более сложных и высоких формах. Именно потому, что у Аристотеля нет представления о механизме эволюции, перед ним открывается дорога к понятию цели как движущей силы эволюции, и он идет, хотя и неуверенно, по этой дороге. Сама эволюция прекращается, когда речь идет о схеме Вселенной в целом. Неподвижная схема естественных мест определяет движения тел лишь граничными условиями. Движение для Аристотеля — всегда из чего-то во что-то. В противоположность классическому дифференциальному представлению о движении — от точки к точке и от мгновения к мгновению — Аристотель знает о той первоначальной форме представления о непрерывном движении, которое существовало в Древней Греции и стало наиболее известной иллюстрацией противоречий непрерывного и прерывного. Но Аристотелю легко обойти апории Зенона, потому что у него, в сущности, нет ни континуального, ни дискретного механизма, поддерживающего движение. Аристотель говорит о непрерывной материи и о ее непрерывном движении, но это — негативные определения, они означают только, что физика Аристотеля не рассматривает микроструктуры материи и движения — в мгновение и в точке ничего не происходит, дифференциальные понятия войдут в науку гораздо позже.

Что же означает концепция Аристотеля, в ее отличии от концепций Платона и досократиков, что она означает для проблемы тождественности и не тождественности — основной проблемы, лежащей в основе гераклито-элейской коллизии? И для связанной с ней проблемы материи и пространства?

Бесконечное пустое пространство — это тождественность, которая выходит за пределы бытия. Идентифицирующая мысль рассматривает эвентуальное место тела как реальное, как место тела, существующее в его отсутствии. Отсюда два пути: реальность приписывается самой мысли и только ей (Платон), либо пространство рассматривается как независимая от мысли реальность, которая независима и от тел. Аристотель выбирает третий путь: пространство реально, но неотделимо от тел, оно заполнено и конечно.