Актуальна ли история как наука?

Итак, подобный вопрос не возникал. В этом, казалось бы, нет ничего странного, так именно быть и должно, хотя бы по той причине, что основную массу участников всех обсуждений составляли сами историки (и в меньшей степени — философы). И все же это совсем не значит, что подобной проблемы не существует вообще. Более того, это даже не означает, что отношение самих историков к данной проблеме может считаться достаточно ясным и недвусмысленным.

Сомнения или скептические высказывания по поводу исторической науки — как бы это ни казалось странным какому-либо читателю — в наше время не столь уж редки. На наш взгляд, существует даже как бы несколько степеней или градаций этого скепсиса.

• Степень крайняя. Что может дать история (или еще шире — все так называемые гуманитарные науки) в наш век физики, биологии и кибернетики, в наш атомный век? Какова реальная ценность исторических знаний? Каково их практическое приложение?
• Степень умеренная. Если история и может считаться актуальной наукой, то лишь постольку, поскольку она посвящает себя изучению и осмыслению современности, а всякое «любование» прошлым, всякое «копание» в нем никому в наше время не нужно, не интересно и ничего не дает. Поэтому в исторической науке, как, собственно, и в любой иной, есть проблемы актуальные и неактуальные, т. е. важные, нужные, значительные (к ним относится все то, что касается современности), и параллельно есть проблемы, не имеющие никакой позитивной ценности (все остальное!). Подобного рода высказывания нам неоднократно доводилось слышать из уст самих историков.

Казалось бы, первым движением души должно быть в таком случае стремление встать «на защиту» исторической науки, показать или, вернее, доказать ее значение и актуальность. Тем более, что сделать это, между тем, не так уж и трудно.

Можно, и без особых усилий, подобрать весьма внушительное количество цитат и самых авторитетных высказываний, подтверждающих, сколь высоко ценили историческую науку основоположники марксизма, как строго и неуклонно придерживались они того правила, согласно которому исторический подход, аспект историзма — необходимое условие анализа любого общественного явления.

На наш взгляд, это настолько известно и очевидно, что не испытываем ни малейшего желания вести словесные бои со скептиками или недоброжелателями исторической науки подобным оружием. Вообще хочется подойти к вопросу об актуальности исторической (а, пожалуй, и не только исторической) науки с несколько иной стороны.

Мы хотим говорить о самом критерии актуальности. Всегда ли правильно и всегда ли достаточно осторожно мы применяем этот критерий? Не злоупотребляем ли мы им? Кстати сказать, он, этот критерий, не так уж прост и «самоочевиден», в особенности, если идет речь о его приложении к науке.

Разберем, прежде всего, самое понятие «актуальность», («актуальный»). Если верить толковым словарям, оно имеет следующие значения:

1. действительно существующий, осуществленный (противопол. — потенциальный),
2. насущный, в данный момент важный, злободневный.

Второе значение этого понятия, как отмечают те же словари, следует считать новообразованием. Однако нетрудно удостовериться, что в наше время мы довольно далеко ушли вперед и от этого нового значения слова. Во-первых, понятие актуальности в значительной мере абсолютизировалось. Оно теперь лишь весьма условно связывается с настоящим временем, «данным моментом», поскольку этот момент, очевидно, может длиться долгие годы. Затем — актуальность пытаются определять, так сказать, заранее, не по тому, как та или иная работа (научная) выполнена, но по заявкам, названиям, по самой тематике. И, наконец, понятие актуальности приобрело, и это, пожалуй, самое «опасное», несвойственную ему раньше оценочную и даже эмоциональную окраску: все то, что актуально, — хорошо, нужно, полезно, что неактуально — плохо и никуда не годится.

Последнее утверждение действительно нам кажется опасным. Далеко не уверены, имеем ли мы право, включая в понятие актуальности момент оценки, — а в наших условиях это всегда оценка общественного значения, — подходить с подобным критерием к науке. И действительно, как можно сказать с твердой уверенностью (да еще заранее!), что та или иная отрасль науки, то или иное направление научных исканий или, наконец, та или иная научная проблема неактуальна, а, следовательно, и не нужна. Риск, как известно, благородное дело. Но кто возьмет на себя мало-благородный риск таких пророчеств?

Только что высказанная мысль может быть изложена точнее. По нашему разумению, в тех моментах, когда идет речь о науке, о научных проблемах и исканиях, можно и даже нужно исходить из соображений актуальности, но следует быть более чем осторожным, неторопливым и даже «нерешительным», когда требуется вынесение вердикта о «неактуальности». Кто определил то или иное научное направление, ту или иную научную проблему как актуальную, но, предположим, ошибся в своих прогнозах, тот совершил неизмеримо меньшую ошибку, чем тот, кто «снял» изучение перспективной (пусть даже скрыто перспективной!) проблемы, сочтя ее «неактуальной».

Известны примеры — история науки достаточно богата ими, — когда то, что казалось (и даже признавалось всеми) неактуальным вчера, становилось более чем актуальным сегодня или завтра. Великие открытия, остававшиеся втуне на протяжении многих и многих лет по причине своей «неактуальности», вдруг оказывались жизненно необходимыми для науки на ее новом, более высоком этапе развития. Без поисков, без риска, без воображения, наконец, без неудач нет ни науки, ни процесса творчества вообще.

Много лет назад Грегор Мендель сделал великое открытие, установив закон наследования признаков. Однако почти полвека этот закон никем не признавался и никого не интересовал. Только в 1900 г., когда, видимо, созрели нужные условия и забытое открытие Менделя было воскрешено одновременно тремя крупнейшими ботаниками (Чермак в Австрии, Де-Фриз в Голландии, Корренс в Германии), началась новая эра в истории биологической науки, эра современной генетики. А в нашей стране вследствие монопольного положения Т. Д. Лысенко и его группы признание этого закона приравнивалось вплоть до сравнительно недавнего времени к антидарвинизму и даже идеализму.

Можно вспомнить и о том, как Макс Планк, в те времена еще молодой, начинающий ученый, заявил кому-то из маститых профессоров о своем намерении заняться изучением теоретической физики и в ответ услышал насмешливое пожелание не тратить сил и времени на бесплодные занятия в той области науки, где сделано уже все возможное. А это «все возможное» было «сделано» до того, как появилась, в частности благодаря самому Планку, идея квантов энергии, теория относительности и другие великие открытия в области теоретической физики.

Да и в области самой исторической науки открытия последних лет, даже если они относятся к весьма отдаленному прошлому, разве не влияют на наше современное понимание исторического процесса, не обогащают его? Разве дешифровка минойской письменности, столь успешно начатая Вентрисом и не менее успешно продолженная рядом русских ученых, не приподымает завесы над новым и дотоле неизвестным нам миром, над новой эпохой человеческой истории? Разве находка документов Мертвого моря не меняет весьма основательно наших представлений о раннем христианстве, т. е. об одной из исторических проблем, которая и в наше время сохраняет живой интерес и «актуальность»? Разве пересмотр и научная критика норманистских теорий не изменили по существу концепции возникновения русского государства и не служат для нас надежным оружием в не прекращающейся по сей день борьбе против различных спекулятивных «теорий»?

Но здесь дело не только, и даже не столько, в великих открытиях и достижениях, вносящих переворот в науку. Открытия и перевороты, революции в науке бывают, как и всякая революция, качественным скачком, происходящим в результате постепенного количественного накопления более неприметных, иногда даже «ничтожных» факторов, которые вызревают в тиши, но которые, в конечном счете, и создают условия, необходимые для такого качественного скачка. Но как судить о том, какие из этих, до поры до времени неприметных, незначительных факторов следует считать актуальными и какие неактуальными? Кто возьмет на себя такую смелость?

При слишком «прямолинейном подходе возможны — а, пожалуй, даже неизбежны — самые неожиданные и самые непростительные просчеты. Вот почему применение критерия актуальности, в современном его понимании, к той или иной области научного исследования требует, на наш взгляд, крайней осторожности.

Почти нет сомнений, что найдется такой критик, который, несмотря на все озвученное и все данные выше разъяснения, заявит, что мы вообще выступаем против критерия или даже против самого понятия актуальности. Поэтому повторяем и подчеркиваем еще раз: мы не против критерия актуальности, мы — за его правильное применение. А правильное применение этого критерия заключается не в том, чтобы заранее определять и оценивать, что для науки «хорошо» и что «плохо» или что «нужно» или «не нужно» и, исходя из этого, одно поддерживать, другое начисто отметать, но в том, чтобы, отталкиваясь от каких-то объективных данных, понять очередность и соотношение задач. Конечно, на каждый данный момент не бывает и не может быть равноценных проблем и равно-очередных задач. Развитие общества, потребности общества выдвигают перед любой отраслью науки более или, наоборот, менее настоятельные запросы, первоочередные и второочередные задачи. Это само собой разумеется, это всегда так бывало и будет впредь; требуется лишь одно: не считать менее настоятельный запрос вообще никому не нужным, второочередную задачу вообще не имеющей права на существование.

Если говорить об истории, то никто не сомневается в первоочередности и актуальности научных проблем современности, но это не означает, что все относящееся к какому-то отдаленному времени совершенно не стоит внимания. Но, увы, такая нигилистическая практика существует и уже подвела к тому, что целый ряд разделов исторической науки, признаваемых ныне без всяких серьезных оснований «неактуальными», фактически вымирает. Имеются в виду такие разделы, как изучение истории и языков стран древнего Востока, изучение античной истории и филологии, большие разделы медиевистики (и русской в том числе). Имеется в виду также целый ряд вспомогательных исторических дисциплин: палеография, эпиграфика, нумизматика, папирология и т. п. Когда-то русская наука могла справедливо гордиться своими достижениями именно в этих областях исторического знания.

В заключение еще одно небольшое замечание. Могут сказать, что слишком осторожный, «бережный» подход при вынесении вердикта о неактуальности (а, следовательно, ненужности) той или иной научной проблемы окажет вредное влияние на развитие науки. Что, мол, катастрофически возрастет число плохих, никчемных работ, книг, диссертаций, а в исследовательских институтах — количество заявок на слишком мелкие, частные, псевдонаучные темы. Но это преувеличенная опасность. Конечно, в научной работе, как и в любой другой, бывают свои «огрехи», неизбежен какой-то процент брака. Конечно, не все научные работники талантливы, не все одинаково работоспособны и добросовестны, кроме того, в науку проникают иногда всякие ловкачи и жулики, «торговцы воздухом». Но при чем тут проблема актуальности? Если говорить о ловкачах, то именно они и спекулируют на «актуальности», если же говорить вообще о состоянии «научных кадров», то здесь вовсе не столь уж типична фигура ловкого, «талантливого» жулика, сколь примелькавшаяся и унылая фигура добросовестной бездарности. И разве не ясно, что на любую, самую актуальную тему можно написать — как это часто и бывало — из рук вон плохо.

Из всего изложенного вытекает как минимум один вывод. Если мы призываем к осторожности и неторопливости при решении вопроса об актуальности той или иной отдельной проблемы или направления научного исследования, то в тех моментах, когда идет речь об отношении к науке в целом (или о самостоятельных научных дисциплинах), считаем не только невозможными, но просто беспредметными рассуждения на тему об актуальности или неактуальности. «Неактуальных» наук нет. Наука может быть или может считаться «неактуальной» только в одном случае: если она — лженаука.