Философия Эпикура и Лукреция

Мы рассмотрим сейчас то, что выводило философию Эпикура и Лукреция в максимальной степени за пределы научных и моральных идеалов древности и оказалось ближе всего к научным и моральным идеалам Эйнштейна.

При сопоставлении физических идей Эпикура с современными на первый план выдвигается вопрошающая, прогнозная, обращенная в будущее сторона античной атомистики. Но своеобразную рокировку испытывает и современная наука. Это можно видеть и на примере clinamen. Ленин в 1915-1916 гг. лекции Гегеля по истории философии конспектировал и отметил нападки на эпикурову концепцию замечанием: «а электроны?». В те годы, если говорить об относительно установившихся взглядах, электронам не приписывали отклонений спонтанных, ограничивающих строгую макроскопическую детерминированность их движений, однозначную зависимость последних от силовых полей. К таким сколько-нибудь однозначным результатам физика в то время не приходила. Но отношение Ленина в его философских работах к физике отнюдь не сводилось к квалификации однозначных результатов. Его интересовали тенденции науки, ее перспективы, ее динамика. Если сейчас перечитать литературу начала прошлого века, то мы встретим массу гипотетических взглядов, которые в целом не дают однозначной картины состоянии электрона, но характеризуют состояние физики, большую амплитуду ее колебаний, большой разброс возможных дальнейших путей, угрозу пересмотра весьма устоявшихся концепций. От электрона ожидали многих сюрпризов, и, надо сказать, он оправдал такие ожидания. В частности, он, действительно, снял одиум парадокса со спонтанных движений и нарушил всевластие однозначной и точной определенности в микромире. Быть может, еще важней то, что электрон вообще заменил в науке одиум парадокса признанием его эвристической ценности.

Сейчас роль электрона как преобразователя исторических ретроспекций не кончилась. Она, скорее, растворилась в коллективной роли всего конклава элементарных частиц. Но здесь идея clinamen неизбежно сплетается с другой идеей Эпикура, с идеей исотахии — единой, равной скорости, с которой происходит движение атомов.

Эта идея изложена в письме к Геродоту в связи с разграничением доступного чувствам непрерывного времени и лишь мысли доступного дискретного времени. Здесь следует попутно отметить один пункт, существенный не только для Эпикура, но и для истории рационализма в его связи с наукой и для проблемы бытия и познания в целом. Эпикура считают провозвестником эмпирического и сенсуалистического направления (в отличие от Демокрита). Это справедливо: легенда о Демокрите, ослепившем себя, чтобы чувственные, зрительные впечатления не мешали деятельности разума, характерна для философа из Абдеры так же, как постоянные замечания об истинности чувственных впечатлений — для Эпикура. Но уже здесь, у истоков и прообразов всех позднейших направлений философии, видна принципиальная неотделимость чувственного и рационального постижения бытия. Когда Демокрит лишил атомы чувственно постижимых качественных свойств и различий, он, по-видимому, вошел в область тяжелых апорий такой обесцвеченной картины мира. С другой стороны, у Эпикура чувственное восприятие и его рациональное постижение отнесены к различным мирам: чувства воспринимают то, что можно было бы сейчас назвать макроскопическим миром, разум постигает микроскопический мир. Для Эпикура и то, и другое — истина. Демокрит шел от истинного мира атомов к призрачному многокрасочному миру чувственно постижимых тел. Эпикур показывает путь от истинного, объективного мира атомов к истинному, объективному макроскопическому миру наблюдаемых тел. Этот гносеологический принцип отличается от старого, абсолютного противопоставления эмпирии и рационального постижения, он переносит проблему в объективный мир, делает ее онтологической, видит в самой реальности нечто, постижимое разумом, и нечто, постижимое чувствами. Но эти миры один от другого оторваны быть не могут. Макроскопические движения реальны, потому что складываются они из постижимых разумом микроскопических процессов; последние реальны, потому что из них складываются чувственно постижимые движения.

Соответственно в физике Эпикура фигурирует рационально постижимый мир, где атомы обладают равной и неизменной скоростью. Это первая константа микромира — постоянная, микроскопическая, очень большая, но конечная скорость атомов. Эпикур может определить ее только субъективно и качественно. Он называет скорость атомов скоростью мысли, или непостижимой (речь идет о чувственном восприятии и о конкретном воображаемом образе) скоростью. С такой скоростью атомы движутся в пустоте, пока их не встречают другие атомы, но и после соударения они, изменяя направление, абсолютной скорости не изменяют. Столкновения атомов приводят к тому, что макроскопическая скорость состоящего из атомов тела, различна («… ибо движение целого тела, — говорит Эпикур, — будет выражением внешним внутренних столкновений атомов его составляющих»).

Несколько темные строки письма к Геродоту позволяют все же следующим образом расшифровать мысль Эпикура. Элементарные свободные пробеги атомов (они получили название «кинем») дают различную макроскопическую скорость тела, благодаря различной дисимметрии этих пробегов. В случае полной симметрии тело оставалось бы макроскопически неподвижным. В случае полной дисимметрии, если бы все атомы последовательно совершали свои элементарные пробеги и одном направлении, тело двигалось в этом же направлении с постоянной «скоростью мысли», т. е. со скоростью предельной, равной абсолютной скорости кинем. В действительности атомы сталкиваются, меняют направление, и реальное макроскопическое движение тела и, приближенно, макроскопическое движение каждого атома за «доступный чувственному восприятию период времени», очень мало по сравнению с предельной скоростью и зависит от преобладания случайных сдвигов в одном направлении по сравнению с другими направлениями.

Лукреций во второй книге своей поэмы объясняет частный случай макроскопического движения — покой тела при равенстве случайных смещений составляющих его и движущихся атомов.

Существует ли движение — именно аристотелево «местное движение», перемещение — в ультрамикроскопических интервалах времени и пространства, в «моменты, постижимые лишь мыслью»? Эпикур пишет о таких движениях. Однако не закрадывалось ли у Эпикура или у его учеников сомнение в механической природе микропроцессов? Сочетание себе тождественности субъекта и изменения его предикатов, которым атомисты хотели решить гераклито-элейскую коллизию, опиралось на непрерывное существование и движение атома. Но, когда поведение атома оторвалось от чувственно воспринимаемого макроскопического мира, уверенность в том, что атом повторяет в малых масштабах поступки, свойственные макроскопическим телам, могла поколебаться. Вернее, могла поколебаться уверенность в том, что атом механику видимого мира повторяет, движение тел себе тождественных. На роль модели для микромира могли претендовать и другие макроскопические процессы, которые Аристотель объединил в понятиях качественного и субстанциального движения. Здесь идет речь о неуверенности, колебаниях, поисках, а не о каких-либо разработанных не механических концепциях поведения атома, и этим объясняется (наряду с исчезновением множества античных произведений) тот неопределенный ответ, который даст история науки и философия на вопрос о существовании подобных не механических концепций. Но неопределенность ответа относится ко времени, представителям и распространенности не механических концепций. Само же их существование, несомненно.

Атомистика объяснила качественные изменения, а также возникновение и исчезновение тел движением атомов. Не механические идеи в атомистике означали, что атом перестает быть тождественным себе субстратом движения. В поры атомистической картины мира проникают процессы уничтожения и возникновения в качестве элементарных процессов, непрерывное движение из которых и складывается.

«Движения нет, а только есть результат движения». Фраза эта может означать аннигиляцию атома в данной клетке дискретного времени и пространства и ее регенерацию в соседней. С результатом движения результат совпадает. Но чем объяснить эти процессы, помещенные еще глубже, чем непрерывные движения атомов, складывается из которых динамика мироздания? Трудно представить себе, что у эпикурейцев не появлялись подобные вопросы. Но легко представить себе, что Эпикур и его ученики примирились с отсутствием ответа. Наука идет дальше того, что от нее требуют, но она останавливается в своем движении без все новых и новых прикладных и моральных импульсов. Для Эпикура моральным импульсом философии было стремление освободить людей от страха смерти и богов. В дальнейшем идеи Эпикура в своем развитии и модификации, новые ответы на поставленные им вопросы оказались связанными с новыми стимулами, более радикальными, активными и широкими. В истории философии и науки модификация идей не сводится к логической дедукции, которая гарантирует сквозной характер проблем и себе-тождественность предмета исторического анализа. Модификация идей вытекает из новых опытных данных, которые делают, указанную себе-тождественность нетривиальной. Но и этого мало. Происходит смена движущих науку стимулов. Именно поэтому история философии и науки — часть общей истории, для которой важнейшей компонентой служит эволюция моральных идеалов человечества.