Искусство резчиков XIII в
Искусство резчиков XIII в., как и мастерство зодчих, органически связано с предшествующим развитием декоративной пластики в архитектуре XII в. Так, ковровый орнамент в начальных формах появился в убранство построек времени Андрея и Всеволода III — таковы орнаменты архивольтов порталов, плетение медальонов на барабане Дмитриевского собора. Плоская резьба коврового типа была знакома и зодчим Старой Рязани конца XII в. Этот вид резьбы не был, следовательно, новшеством в архитектурной декорации XIII в. Новизна заключалась лишь в количественном отношении, в том большом значении, которое ковровый узор приобрел в искусстве резчиков Георгиевского собора. Его техника была доведена здесь до совершенства. Резьба по готовой кладке стены, к тому же далеко не идеальной по исполнению, не допускала никаких погрешностей, так как они вели к неисправимым дефектам. Резчики ковровых узоров Георгиевского собора показали, что они обладали безупречно точным глазом и верной рукой и прекрасно знали природу своего материала. На одном из блоков белого камня юго-восточного угла собора сохранились интересные граффити, представляющие как бы «пробу орнамента», исполненного каким-то острием. Они свидетельствуют о свободном владении резчиками рисунком орнамента.
Георгиевский собор в Юрьеве-Польском. Граффити
Самый характер пластики существенно меняется. Если в уборе Дмитриевского собора мы могли установить две различные манеры резьбы — горельефную и плоскостную, то в Георгиевском соборе такого расчленения уже нет, — эти две манеры взаимно проникают друг друга. Художественный язык и технические приемы скульпторов становятся целостными и более совершенными.
Характер пластики Георгиевского собора показывает, что мастера-резчики по-прежнему использовали многообразные предметы прикладного искусства, ткани и пр. в качестве «образцов» для отдельных изваяний или орнаментов. В то же время резьба XIII в., как и некоторые архитектурные детали, имеет отдельные точки соприкосновения с декором и деталями романской архитектуры. Применительно к Георгиевскому собору писали об аналогиях в прикладном искусстве Грузии, восточных тканях, византийских изделиях, романской пластике. Так, например, «Оранта» южного притвора собора была сделана по византийскому образцу, но русский мастер ошибся в передаче греческой надписи, поставив вместо «фиты» простое «ф». Стиль рельефов закомарных композиций и фигур святых в колончатом поясе согласно оценивается исследователями как связанный с византийской традицией. Д. В. Айналов, указывая на значение византийских изделий из слоновой кости, сильнее подчеркивал романские параллели к русской резьбе XIII в. Действительно, можно указать бесконечное множество аналогий к отдельным мотивам резьбы и деталям архитектуры XIII в. Так, аналогию суздальскому распластанному на угол льву мы найдем на канители Милльштатского монастыря в Каринтии, а плиту с фигурой льва, заменяющую капитель портала, — в базилике Генгенбахского монастыря (XII в.) на Рейне. «Бусину» суздальского портала можно встретить и в прикладном искусстве — на подсвечнике каролингского времени из Кремсмюнстерского аббатства и в порталах романских храмов конца XII — начала XIII в., например, — церкви в Гейльсбронне. Профиль цоколя Суздальского и Юрьевского соборов сходен с профилями церкви Апостолов в Кёльне и Фрейбургского собора (около 1200 г.). Орнамент лопаток Георгиевского собора напоминает узор на плите из Аквилейского собора (XI в.) и собора в Андло на Нижнем Рейне, а мотивы его коврового узора — грузинскую метало-пластику (например, орнамент Хахульской иконы. В то же время один из драконов Георгиевского собора находит параллель в соборе в Мансе (XI-XII вв.), а знаменитый слон — в орнаменте тканей.
Однако все эти параллели являются лишь аналогиями к отдельным деталям, отнюдь не определяя своеобразия декоративного замысла в целом.
Самые эти образцы подвергались весьма существенной переработке. Так, сопоставляя волка с сасанидского блюда с аналогичным рельефом Георгиевского собора, писали: «Народное искусство здесь тщательно сохраняет все детали типа, переводя непонятные черти в орнаментику», но сохраняя «ясный натурализм и правдивость изображения» Это как раз те черты, которые мы отмечали выше как характерные для русских мастеров и в живописи, и в пластике Дмитриевского собора — стремление к орнаментальности и плоскостности при сохранении реалистических подробностей.
Мы говорили также о русском переосмыслении ряда образов в пластике Георгиевского собора (кентавры, львы, сирины, дракон и др., введение в орнамент цветов местной флоры и пр.). Часть из них сближается с изображениями на русских серебряных наручах и колтах XII-XIII вв. И для сложных иконографических сюжетов русские скульпторы могли опираться на русские же, при этом местные, произведения мелкой пластики. Так, например, для композиции «Семь отроков эфесских» мог быть использован замечательный змеевик XIII в. из темно-зеленой яшмы с этой композицией, принадлежавший, судя по надписи, к имуществу владимирского княжого дома. Несомненно, что подобных русских произведений мелкой резьбы и прикладного искусства было очень много в сокровищницах князей и епископов, и возможности использования скульпторами русских образцов были гораздо шире, чем сейчас можно предполагать.