Сохранившиеся археологические материалы не дают нам каких-либо свидетельств о климатических изменениях, подобных тем, о которых мы узнаем из открытий, сделанных в Таса и Фаюме; флора и фауна, отраженные в древнейших памятниках изобразительного искусства, говорят о приспособленности к такому же засушливому климату, который царит здесь и в наши дни.
Преимущества, которыми обладала Месопотамия в результате периода дождей, кончились до того времени, к которому относятся первые графические свидетельства, однако они относятся ко времени, гораздо более позднему, чем древнейшие поселения в долине Тигра и Евфрата. Поверхность земли, во всяком случае, претерпела существенные изменения даже уже в исторический период. Илистые отложения в Персидском заливе в месте впадения в него Тигра и Евфрата накапливаются с такой быстротой, что, по одному из расчетов, линия берега перемещается приблизительно на 4 км в сто лет. В III веке до н. э. Керха, теряющаяся теперь в песках и болотах севернее Басры, впадала непосредственно в Персидский залив; чтобы достичь устья этой реки, Сеннахериб должен был проплыть расстояние от устья Евфрата в 160 км. В начале исторического периода целая цепь образованных приливами лагун протянулась вглубь материка почти до подножья известкового кряжа, на котором высятся развалины Эриду, который был, по шумерийской традиции, первым городом царей. Шумер, по-видимому, представлял собою сплошные болота, подобные тем, которые сохранились в настоящее время вокруг Басры, где в диком виде произрастали финиковые пальмы. С тех пор отлагавшийся при разливах ил постепенно повысил уровень почвы, в результате чего даже в Кише поверхность равнины в настоящее время находится на 7,5 м выше уровня материка.
Именно в этой новейшей области Месопотамии и зародилась письменная история. Она же явилась колыбелью своеобразной, получившей название шумерийской, цивилизации, социальных, религиозных и юридических представлений и условностей в эпиграфике и изобразительном искусстве, господствовавших в течение трех тысячелетий во всем Двуречье; еще в течение долгого времени после того, как шумерийцы уже утратили свое национальное единство и их язык стал мертвым языком, их победители и соседи в Передней Азии поддерживали и охраняли воздвигнутое ими здание высокой культуры, подобно тому, как различные идеи, законодательство и язык римлян удерживались в средневековой Европе. Но Шумер не мог быть ареной «неолитической революции»; трудно было бы ожидать на этой вновь образованной земле какой-то связи с древнекаменным веком. Первые жители Шумера, по всей вероятности, явились, откуда-то извне, из каких-то более древних земель, возможно из расположенной на северо-западе степной полосы или с восточных гор, где водились дикие уриалы, муфлоны и козы и в изобилии произрастали дикие злаки. Нужно сказать, что культура древнейших земледельцев, колонизовавших Шумер, находит точные аналогии, во многих поселениях земледельцев-скотоводов на территории, начинающейся от ассирийских предгорий и простирающейся на запад, через степную полосу до самого Евфрата. Но на севере эти деревни расположены на местах более древних поселений с культурой, которая является если не родоначальницей, то, во всяком случае, предшественницей древнейшей культуры Шумера. Таким образом, мы можем на законном основании начать наши поиски источников происхождения месопотамской цивилизации с Ассирии и Сирии. Как бы то ни было, но не лишено вероятия, что эти области являются колыбелью земледелия и скотоводства. В V и IV тысячелетиях до н. э. они представляли собою отнюдь не пустыню или безлесную степь, а скорее лесостепь; даже во II тысячелетии там обильно произрастали деревья, имелось сравнительно немало непересыхающих речек и ручьев, хотя и не в таком неограниченном количестве, как в умеренном поясе Европы. Таким образом, постоянные поселения были сосредоточены в определенных местах, и жизнь в этих поселениях продолжалась как в доисторический, так и в исторический период.
Однако возможно, что древнейшие земледельческие поселения следует искать не на самой равнине, а в обращенных к ней предгорьях и отрогах гор. В 1950 году Брейдвуд начал на одном из отрогов Курдского плоскогорья, именуемом Калат Джармо и возвышающимся над долиной притока Тигра — Тук Че, раскопки целого ряда наслаивающихся друг на друга поселений, относящихся, по-видимому, ко времени, близкому к началу периода производства пищи. Возникновение земледелия и скотоводства способствовало оседлому пребыванию людей на одном и том же месте. Зерна пшеницы или ячменя, зернотерки и серповые вкладыши свидетельствуют о земледелии, в то время как 95 процентов костей животных принадлежат домашним или пригодным для одомашнения видам: овце (или козе), корове, свинье и собаке. Просверленные камни несколько приплюснутой шаровидной формы, возможно, служили в качестве наверший булав, но Брейдвуд рассматривает их, как грузила для палок-копалок; следует добавить, что ни об одном из найденных здесь орудий нельзя с полной уверенностью сказать, что оно служило оружием. Жители этих поселений строили себе простые глинобитные дома, с тростниковыми полами; развалины этих домов образовали в конце концов небольшой телль высотою около 5 м, в котором было выделено восемь отдельных слоев.
Каменные орудия с полированными лезвиями использовались в качестве топоров и тесел. Ножевидные пластинки из сланца или обсидиана, преимущественно микролитических размеров, но лишь изредка покрытые ретушью, могли служить и в качестве ножей, и серповых вкладышей, и в качестве наконечников дротиков или стрел. Черепки посуды из глины с примесью соломы были найдены только в самом верхнем слое. До этого же времени керамика здесь, по-видимому, была неизвестна, хотя внутренней поверхности выкопанных в полу и обмазанных глиной чашеобразных углублений придавали иногда керамический характер, разжигая внутри этих углублений костры. В то же время уже было освоено изготовление сосудов из крапчатых пород камня. Из глины лепили фигурки животных и женские статуэтки в сидячей позе, но лишь менее одной трети их было подвергнуто обжигу.
В Джармо не обнаружено изделий из кремня, которые могли бы отразить связь между этим поселением и верхнепалеолитическими граветтийцами, представленными в пещере Зарзи, расположенной всего лишь в 80 км от Джармо, или с западными соседями — натуфийцами; таким образом, мы не имеем данных, которые позволили бы определить происхождение этих поселенцев или установить древнейшую дату их появления в этом, месте.
В свою очередь керамика из верхнего слоя до сих пор не находит параллелей в стратиграфии долины. Таким образом, ни один археолог не может сказать, что Джармо является исходной ступенью в установленном последовательном ряде месопотамских культур, или даже утверждать, что это поселение предшествует Хассуне или Самарре. Теоретически Джармо могло быть отсталым горным селением, которое может относиться даже ко времени распространения на равнине халафской культуры. С другой стороны, количество радиоактивного углерода, содержащееся в одной раковине из Джармо, заставляет относить абсолютную дату этого поселения приблизительно к 5000 году до н. э.