Неклассическая наука

Как только мы переходим от «опроса «как устроен мир?» к вопросу «как изменяется наше представление о том, как устроен мир?», мы сразу же перебрасываем мост от учения о природе к учению о человеке. Разумеется, в основе истории науки лежит объективная логика фактом и обобщений; в этом смысле история науки неотделима от самой науки и оперирует имманентными силами развития последней. Но история науки не сводится к анализу имманентных сил. Закон тяготения вытекает из законов Кеплера, но эта связь не объясняет ни темпа перехода к гравитационному представлению, ни конкретных форм перехода. В подобных проблемах уже нельзя игнорировать специфические для эпохи идеалы, интересы и психологические особенности. Неклассическая наука с ее столь характерной и для теории относительности, и для механики квантовой неотъемлемой оглядкой на возможности постижения истины при изложении истины, с ее постоянным привлечением гносеологических понятий для постановки онтологических проблем, с ее включением принципиальной познаваемости в определении бытия, неклассическая наука в этом смысле — очень «человеческая» наука.

Поэтому моральные и вообще гуманитарные интересы Эйнштейна, его отношение к собственно человеческим проблемам — не только черта биографическая, но и историческая, для новой науки весьма характерная. Характерно здесь не соединение моральных и научных идеалов у одного человека, не переплетение именно их и даже синтез. Еще характернее соединение научного и морального авторитета, тот факт, что ученый стал совестью эпохи и сочетал в себе великое сердце и великий интеллект.

Было ли такое сочетание реализацией идеала Эпикура: человек, познавший строение мира, освобождается перед богами и смертью от страха и обретает спокойную, примиренную радость бытия?

Это также не только биографический вопрос и даже не только историко-философский. Он неотделим от более общего вопроса о воздействии современной неклассической науки на отношение человека к его судьбе, на реализацию моральной гармонии, на эмоции человека. Здесь, в рамках сопоставления эмоционального эффекта науки у Эпикура и у Эйнштейна, мы ограничимся вопросом, который для Эпикура имел первостепенное значение, вопросом о смерти и страхе смерти.

Вероятно, греческие мыслители, беседовавшие в саду Эпикура, ощущали логическую безупречность этой мысли. Вероятно, сам Эпикур не боялся небытия. Перед смертью он писал Идоменею: «В счастливый этот и, вместе с тем, в моей жизни последний день я следующее вам пишу…». Далее речь идет о мучительных болях, свидетельствовавших о приближении смерти, и затем следует фраза: «Но этому всему противоборствует радость душевная при воспоминании у нас бывших рассуждений».

Однако такое настроение не стало распространенным в античном мире. Даже в среде интеллектуальной элиты логическое преодоление страха смерти не стало настроением. Распространенным, по-видимому, было другое — примиренная, «вечерняя» грусть, тихое сожаление о проходящей жизни, пронизывающее, в частности, «Одиссею».

У Эйнштейна формула Эпикура «отношения к нам смерть не имеет» стала постоянным настроением. В такой степени, что он не возвращался в мыслях даже к самой этой формуле. Мы располагаем несколькими свидетельствами, и все, что знаем мы об Эйнштейне, говорит об их абсолютной достоверности.

Помимо чисто личных особенностей, в таком отношении к смерти сказались особенности мировоззрения Эйнштейна, связанные с содержанием его научного подвига, со стилем научного мышления и с характером неклассической науки. Мы подойдем к этому, напомнив предварительно, что Спиноза, чьи идеи оказали сильное воздействие на мировоззрение Эйнштейна, говорил: «Человек свободный о смерти думает меньше всего, он думает о жизни — и мудрость его в этом». Страх смерти и мысли о смерти обесцениваются не только логически, как у Эпикура, но и психологически из сознания выталкиваются мыслями о жизни, ощущением непрерывности того бесконечного потока жизни, о котором Эйнштейн говорил.

Почему Спиноза приписал такое выталкивание свободному человеку? И какова связь между неклассической наукой и отношением человека к бесконечному потоку жизни?

Бесконечность такого потока воздействует на сознание индивидуальное и на каждое локальное состояние индивидуального сознания, потому что это гегелевская «истинная бесконечность», отражающаяся в каждом своем элементе, не сводящаяся к простому повторению и накоплению конечных элементов. Это отражение бесконечного в конечном, целого в локальном имел в виду Фейербах: «Каждый миг ты выпиваешь до дна чашу бессмертия, которая наполняется вновь, как кубок Оберона».

Ощущение бесконечности и слияния с природой не дает человеку испить эту чашу бессмертия. Слова Шиллера («Смерти страшишься? О бессмертной жизни мечтаешь? Живи в целом! Умрешь ты — оно пребудет вечно») относятся не к природе как к целому, не к космическому процессу, а к процессу бесконечной человеческой жизни, бесконечного познания и бесконечного преобразования природы и условий жизни человека. И именно в фактической возможности индивидуального, локального воздействия на это динамическое, подвижное, живое целое состоит свобода человека, как позитивное определение, не сводящееся к негативному определению, к независимости от целого; свобода, включающая и зависимость локальных событий от целого, и зависимость целого от локальных вариаций.

Неклассическая наука конкретизировала и в некоторой степени изменила гегелевское понятие истинной бесконечности. В классической науке этому понятию соответствовала зависимость локальных событий от всеобщего закона. Физическим эквивалентом истинной бесконечности служила функция, определенная на бесконечном множестве, закон, единообразно действующий в каждой точке и определяющий локальные события, которые таким образом становятся отображением закона, целого, бесконечного. Мировая линия — бесконечное множество мировых точек — образ бесконечности, где пребывание частицы в каждой точке, каждое локальное событие с точностью определены дифференциальным законом. В неклассической науке мировая линия не только размыта, но она может измениться в целом под влиянием локальной вариации.

Это вовсе не семантическая матрица для законов поведения человека и для отношения индивидуума к целому, к природе, к ее познанию, к историческому процессу. Неклассическая наука обладает специфическим эффектом при своем практическом воплощении: подвижный характер ее законов придает высокий динамизм всем областям производства и культуры, причем интегральные изменения в этих областях могут быть результатом «цепной реакции», начатой индивидуальным и локальным творческим актом. В условиях освобождения человека от угнетения и от власти стихийных общественных сил неклассическая наука вносит свой вклад в ликвидацию отчуждения личности, в генезис той заполненности сознания проблемами бессмертной жизни, которая выталкивает из сознания страх смерти, логически дискредитированный уже Эпикуром.