Охотничий быт мезолитического населения Прикамья
Исключительно временный характер мезолитических стоянок северо-восточной Европы, отсутствие признаков земледелия и скотоводства здесь, на этой исторической ступени, находки костей диких животных на некоторых мезолитических стоянках — все говорит за охотничий быт мезолитического населения Прикамья.
Отсутствие в это время таких крупных животных, как мамонт, и стадных животных, как северный олень и дикая лошадь, должно было существенно повлиять на организацию и способы охотничьего производства. Тысячелетиями сложившиеся приемы массовых, коллективных загонных охот неизбежно должны были уступить место новым приемам, наиболее рентабельным в новых условиях, когда основными объектами охоты сделались лось, косуля, кабан и другие современные, относительно мелкие животные, к тому же не живущие стадами. Крупные охотничьи коллективы были уже не нужны. Их заменили мелкие, подвижные коллективы, которые начали применять западни, ловушки, засады у водопоев, то есть в значительной мере методы индивидуальной охоты. Не случайно именно в эту эпоху появляются и во многих областях получают широкое распространение лук и стрелы — новое орудие охоты, добычливое даже в руках отдельного умелого охотника.
Кремневые наконечники стрел найдены на многих мезолитических стоянках Русской равнины и Юга. На камских стоянках они пока не обнаружены, но, возможно, они будут еще найдены здесь. Вполне вероятно, что наконечники стрел здесь выделывались не из кремня, а из кости или даже твердого дерева, как это наблюдалось у многих первобытных племен современности. Не исключено также, что лук и стрелы здесь вначале вообще не применялись, как это можно наблюдать у целого ряда мезолитических племен современности, — у австралийцев, огнеземельцев и некоторых других. Следует все же полагать, что лук и стрелы были в мезолите известны в Прикамье, ибо они были тогда в употреблении у всех из ближайших соседей на западе (Верхнее Поволжье) и юге (Причерноморье).
Итак, многие, недавно ставшие известными факты указывают на бродячую охоту как основное занятие мезолитического населения Прикамья, определявшую также подвижный, полу оседлый образ его жизни. Не имея оседлых, а быть может, и основных поселений, люди были в своих постоянных перекочевках связаны лишь с какой-то определенной охотничьей племенной территорией, очерченной между такими же территориями соседей.
Материальная культура камских стоянок целиком соответствует подвижному быту охотников. Орудия труда и домашнего обихода, частью с легкими кремневыми или костяными наконечниками, частью сделанные из древесных материалов, были легки при переноске и не обременяли их хозяев. Тяжелые и прочные каменные орудия, необходимые для постройки прочных бревенчатых жилищ, плотов и лодок для рыболовства или пробивания льда при зимнем, подледном лове, здесь еще отсутствуют.
До сих пор остается неясным вопрос о роли рыболовства в хозяйстве мезолитического населения северо-восточной Европы. В позднем палеолите рыба бывала добычей человека, на что указывают кости и изображения ее на стоянках. Но добывалась только крупная рыба охотничьими методами, путем ее битья охотничьим оружием. На мезолитических стоянках отсутствуют какие-либо находки специфических предметов, употреблявшихся при рыболовстве.
Более теплый климат, и меньшая, чем в палеолите, добычливость охоты толкали людей на путь более широкого использования природных ресурсов. Известно, например, что в то время значительно увеличился удельный вес собирательства. Постоянное расположение стоянок на берегу рек, почти у самой воды (следует помнить также хронологическую близость неолита, когда рыболовство становится одной из основных форм хозяйства), делает вполне правдоподобным возникновение рыболовства еще в мезолитическую эпоху. Помимо битья крупной рыбы, скорее всего, должна была возникнуть мысль о применении для добывания рыбы некоторых давно известных охотничьих приемов, как устройство различных западней и ловушек в узких, искусственно создаваемых проходах, перегораживание нешироких русел и т. п.
В XVIII—XIX веках европейские путешественники и этнографы описали много первобытных племен в Северной и Южной Америке, в юго-восточной Азии и Австралии, культура и хозяйство, стоянки и образ жизни которых были в основном те же, что и у древних мезолитических племен Европы и, в частности, Прикамья. У тех и других племен полу бродячая охота и собирательство (включая собирание речных и морских моллюсков) составляли основу существования, у тех и у других почти всегда имелись луки и стрелы; стойбища, носившие характер временных остановок, были многочисленны; отсутствовала глиняная посуда, тогда еще не изобретенная. Во всех случаях указанных этнографических параллелей общественный строй у современных племен был одним и тем же: родоплеменным строем на стадии матриархата. Первобытная матриархально-родовая община возникает в верхнем палеолите и высшего расцвета достигает в неолите; из этого следует, что в мезолите этот общественный строй по сравнению с предшествующей эпохой представляет следующий, более высокий этап его развития.
Археологические данные об эпохе мезолита в Европе рисуют картину существования гораздо более дробных культурных общностей, чем в эпоху палеолита. Если в эпоху раннего палеолита культура человека была почти совершенно однообразной на всех материках Старого Света, а в позднем палеолите выделяют пока только три очень крупных территории, отличающиеся некоторым своеобразием культуры — средиземноморско-африканскую, европейскую при-ледниковую и сибирско-китайскую, — то на карте мезолитической Европы хорошо заметны гораздо более дробные территории, каждая из которых отличается от соседних определенными культурными особенностями. Так, только в северо-восточной Европе очерчены свидерская, деснинская, причерноморская мезолитические культуры, а в настоящее время есть основания для выделения еще двух: волго-окской и камской. На каждой из названных территорий длительное время обитала более или менее значительная группа родственных по происхождению племен, тесно общавшихся друг с другом, говоривших, очевидно, на близких, взаимно понятных наречиях, что и обусловило общность материальной культуры в пределах каждой группы племен. Процесс все большего культурно-исторического обособления, который прослеживается уже в мезолите и выражается во все большем дроблении территорий, занятых культурно-близкими племенами, делается все более заметным в связи с общим усложнением культуры и дает возможность судить о некоторых крупных, давно забытых исторических событиях в жизни первобытного населения.