Палимпсесты
В смутные периоды общего упадка культурной продукции производство пергамента отставало от спроса на него. Так было в особенности в VII-IX вв. накануне и в эпоху каролингского ренессанса. Тогда пускали еще раз в оборот старые, преимущественно античные рукописи, вытирая написанный на них классический текст, покрывали их новым. Так Анналы Лициниана, написанные в V в., были стерты в VI, на пергаменте написан курсивом грамматический трактат, в свою очередь, в IX или X в. уступивший сирийскому тексту гомилий Иоанна Златоуста. Текст Цицеронова De republica, написанный унициалом IV в. в две колонны, перекрыт унициалом VIII в., воспроизводящим комментарии к псалмам бл. Августина и, написанным полными строками.
Мы не знаем всех подробностей методов, какими уничтожали старый текст. Бирт вопреки Ваттенбаху доказал, что, во всяком случае, в раннюю эпоху изготовление палимпсеста осуществлялось путем простого смывания губкой (spongium, peniculus). По-видимому, однако, впоследствии написанное иногда сцарапывали ножем (rasorium), иногда вытирали пемзой (pumex), иногда обесцвечивали какой-то смесью из молока, сыра и не обожженой извести (английский рецепт). Баварские книжники знали рецепт самого основательного уничтожения текста, который хранили в строгой тайне, чтобы не давать искушения невеждам к уничтожению ценных текстов, ибо мания стирания охватывала целые группы и учреждения. Король Хильперих, изобретший четыре новых буквы, потребовал не только, чтобы по новой орфографии учились отроки, но и древне писанные книги были бы выглажены пемзой и переписаны заново. У Салимбене (Chronica ad an. 1235) находим любопытный рассказ о том, как один из знакомцев его, монах Альберт, занимался «стиранием» — abradere — текстов Герарда из Борго-Сан-Доннино: «И из писаний его на свете не осталось ни одной буквы: книги его все я собственной рукою вытер, и скажу вам, зачем и как». В обители Fontana Viva, близ Пармы, был монах, «который прекрасно умел вытирать пергамент». Он просил своего аббата дать ему несколько учеников, «которые пожелали бы выучиться стирать хартии и после его смерти могли бы быть полезными монастырю». Монах Альберт отозвался на предложение и упражнялся в этом искусстве на герардовых пророчествах, «во-первых, чтобы иметь материал, на котором я учился бы стиранию, а также в виду того, что из-за этих пророчеств я подвергался немалым соблазнам, habueram scandalum valde grande». О монтекассинских монахах XIV в. Бенвенуто да-Имола сообщает, что они тома целые вытирали и «псалтырчиков наделывали, продавали которые школьникам».
В первую очередь и этих патентованных прачечных средневековья принесены были в жертву классические авторы, чтобы дать место отцам церкви. Сочинения (Moralia) Григория Великого погребли под собою веронского Ливия, Вергилия и Евклида; его диалоги закрыли Лактанция; бл. Иероним — остатки Гая. С другой стороны, однако, Sacramentarium Gelasianum лег на Anastasianum, Vulgata на Itala, Codex Justi -nianeus похоронил Theodosianeum. Насущная нужда эпохи и невежественная недооценка уничтожаемого были причиной этого общего явления эпохи раннего средневековья. Однако, в основе его, не лежало никакой прямо враждебной античности тенденции. На практике бывало то, что именно употребление рукописи, в качестве палимпсеста, для новой важной нужды, сберегло ее от окончательной гибели. Обратные случаи множиться начинают с расцветом средневековья классического. В библиотеке Гроттаферраты, на большую половину состоявшей из палимпсестов, в XIII в. монахи Илиаду переписывают на послания коринфские ап. Павла, и Софокла — на текст библейский. Сан-Галленская библиотека VIII в. хранила один текст Лукана на тексте Овидия и другое сочинение.
И все же большинство явных и тайных методов стирания не обеспечивали полного уничтожения текста. Чернила глубоко проникают в пергамент и изменяют его химически. В результате не только некоторых реактивов, но даже длительного действия воздуха бывает достаточно, чтобы оживить первоначальное начертание. В особенности относится это к самым ценным античным текстам, написанным на прочном пергаменте крупным письмом и слабо стертым несовершенными методами VII-IX вв., и, в меньшей степени, к написанным минускулом поздним рукописям, выглаженным основательно в эпоху Салимбене и, чаще всего, представляющим уже меньшую ценность. Начиная с мавристов XVII в. и кончая сотрудниками Monumenta Germaniac historica, исследователи начинают пробовать на палимпсестах различные химические методы оживления стертого текста. Они, в большинстве, приводили к временному успеху и длительно оказывались гибельными для рукописи; через известный срок подвергшийся реактиву лист (вначале применяли обычно дубильную кислоту) начинал темнеть и становился нечитаемым. В таком виде нашел Тишендорф знаменитый Codex Alexandrinus, Вайц — кодекс библии Вульфилы; «как выглядит веронский Гай, к сожалению, слишком известно». Кодексы, которые испытывал реактивами Анжело Маи, ныне так испорчены, что о знаменитом Колумбе палимпсестов – «Scopritor famoso», как называл его поэт Леопарди — сложилась злостная легенда, будто он портил их нарочно, чтобы помешать раскрытию сделанных им ошибок. В каждой из значительнейших рукописных европейских библиотек имеется скорбный лист таких исследовательских экспериментов и загубленных ими рукописей. Подобный опыт приводил многих осторожных и совестливых палеографов к тому, что они вовсе отказались от применения реактивов, приглашая к большему напряжению глаза и — терпению. В недавнее время еще часто прибегали к рецепту Карла Перца: гидросульфату аммония или лучше к раствору 1 доли синеродистой серы в 15 долях воды с прибавлением нескольких капель сгущенной соляной кислоты. Этот раствор заставляет на некоторое время выступить красноватые очертания старого письма, которые в этот момент следует схватить фотографическим аппаратом. Затем всякий реактив должен быть, как можно скорее, смыт. Можно было, однако, представить случай, когда без применения сильного реактива, — стало быть, не рискуя будущим рукописи, — не было надежды оживить палимпсест. Как должен был поступить в таком случае исследователь? Ваттенбах, после длинного ряда предостережений и призывов к его совести и осторожности, все же решился дать ему на этот крайний случай разрешение: после того как все меры приняты, чтобы в момент прояснения исчезнувшего текста запечатлеть его образ в фотографическом снимке, — тогда, «но только тогда можно решиться принести в жертву будущее рукописи».
Однако, со времени, когда написаны были эти строки, успехи фотографии почти устранили трагизм этой дилеммы. После блестящих опытов светописи уже нет нужды воздействовать реактивами на рукопись, ибо при помощи чувствительной пластинки прямо на фотографическом снимке могут быть выявлены очертания старого текста.