Папирус

Время его проникновения на Апеннинский полуостров в точности неизвестно. Во всяком случае, в эпоху Империи папирус распространен во всем латинском мире, и Плинию хорошо известны условия его произрастания и способ приготовления. Сердцевина растения, которое росло на берегах Нила, разрезалась в продольном направлении на тоненькие пластинки (plagulae). Эти последние вплотную укладывали рядом на гладкой доске, затем покрывали поперек новым слоем плагул, смачивали все нильской водой, раздавливали прессом и высушивали.

Получался довольно гладкий, блестящий лист, который на свет и даже на ощупь обнаруживал в основе клетчатую «ткань», при разрыве или разрушении рассыпавшуюся волокнами. Листы склеивались, в среднем, около 20 в длину и давали длинную (иногда в несколько десятков метров) полосу, которая получила имя «хартии» и, исписанная только с одной стороны, навертывалась на валик с рогульками на концах, за которые при свертывании и развивании держали свиток: volumen. Первый лист свитка носил имя (лат. protocollum). На первом столбце «протоколе» грамот, по обычаю императорской поздней канцелярии, возведенному впоследствии в закон Юстинианом, должно было стоять «имя славнейшего графа священных щедрот и время, в которое дана грамота». (Codex Justin).

Впоследствии названия «протокола» и «эсхатокола» сохранили в латинском мире исключительно канцелярски-дипломатическое значение начальной и заключительной части грамоты.

Из литературных показаний античности, хотя бы из Ульпианова различения папируса на charta deleticia et nova, видно, что папирусный лист — и свиток, подобно восковой табличке, мог несколько раз служить своему назначению. С гладкой, лоснящейся его поверхности чернила смывались легко, и тексты преходящего значения несколько раз покрывали один и тот же лист. Однако, если не считать относительно поздних, равеннских хартий, сохраняющих следы более раннего начертания, исследователь имеет мало шансов встретиться с charta delcticia (rescripta); и тема о палимпсестах, стертых рукописях, получает интерес только в связи с пергаментом. Тем более, что само имя палимпсест намекает не на смывание, которое возможно только для папируса, но на стирание и сцарапывание.

Итак, очевидно из сказанного выше, античную книгу приходится представлять себе в виде одного или нескольких свитков; античную библиотеку (напр. александрийскую или римскую, все равно публичную или частную) — в виде ряда корзин или поставцов с пучками свитков. Держа валик за его рогульку одной рукой и постепенно развивая свиток другой, читающий, таким образом, не мог сам его списывать, а мог только диктовать другому.

Не мог и разложить перед собою — в целях сравнения и сопоставления — несколько текстов зараз. Из этих чисто технических особенностей античной книги вытекают огромной важности следствия для античной литературы и науки: они обусловлены невозможностью, затрудненностью точных цитат и одновременного исследования и сопоставления многих текстов. Всякий может представить, какую печать субъективности и неточности должно было наложить это обстоятельство на античную филологию, как затрудняло оно систематическое накопление опыта, установление общих законов и обострение методов критического анализа. Античная библиотека, в виде корзины со свитками, — символ тяжеловесного и фатально замедленного движения литературной эволюции античности.

В этом виде она будет жить до средины III в. н. э., когда очистит путь победоносному шествию пергаментного кодекса. Под его действием сам папирус откажется от формы свитка и явится — в не слишком, впрочем, частых случаях — в знакомой нам ныне форме книги. Папирусные латинские книги в форме кодекса в эпоху раннего средневековья — на счету. Это — экземпляр гомилий св. Авита VI в. в Парижской Национальной библиотеке, проповеди и послания бл. Августина VI и VII вв. в Париже, Женеве и один лист в Ленинграде, сочинения бл. Илария Пуатевинского VI в. в Вене, «Древности» Иосифа Флавия VII в. в Милане, отрывки Дигест VI в. в Поммерсфельде, соч. Исидора Севильского VII в. в Сен-Галлене. Но если в жизни литературы папирус относительно быстро уступает пергаменту, то в жизни грамоты он будет утверждать себя еще целые века.

Один из интереснейших «литературных» папирусных свитков средневековья — устав св. Бенедикта, сохранившийся в Корби. Он представляет ленту в 60 м 50 см и покрыт весьма любопытным в палеографическом отношении начертанием.

Хронологическая схема соотношений и смены материала приблизительно такова: на Западе пергамент упоминается с I в.; во II и III вв. соперничает с папирусом (в книге) и постепенно его вытесняет, в IV в.— господствует.

Но канцелярия, нуждающаяся для большинства предметов своей продукции в одиночном листе, а сверх того, более консервативная, чем литература (в особенности, если это канцелярия церковная), еще много веков будет держаться за папирус. В IV—V вв. все императорские и городские италийские хартии пишутся на папирусе. Папская канцелярия пишет на папирусе до XI в., под конец, правда, чередуя его с пергаментом. Папские хартии иногда достигают длины 4 м при ширине 30—70 см. Знание вышеприведенной схемы уже дает некоторый критерий для датировки грамот и книг.

Он значительно видоизменяется для областей, расположенных к северу за Альпами. Здесь мы не знаем папирусных грамот, перейдя VII в. Из сохранившихся оригинальных папирусных меровингских дипломов первый известный нам — «указ» Хлотара II, 625 г.; самый поздний — приговор Хлотара III, 692 г.

Появление и распространение пергамента не только остановило дальнейшее применение папируса. Как материал несравненно более солидный, он вызвал стремление переписать на него все особенно ценимое в античной литературе. Создавшиеся таким образом прочные копии вывели из употребления и сделали ненужными хрупкие оригиналы. Нашествие варваров, кризис в Империи довершили дело разрушения. От папирусного богатства латинской древности до нас не дошло почти ничего. Греческие папирусы, преимущественно более поздней эллинистической эпохи, сохранились, поскольку их пощадила лава и пепел Геркуланея, и сберегли египетские могилы.