Постоянство против изменения

Позволим себе сделать следующий вывод: при отсутствии изменения нет этики; при отсутствии порядка нет познания. В гегельянском взгляде на мир прагматистов есть изменение, но нет порядка. Вследствие этого ни одна из этих теорий не дает нам одновременно познания и этики и ни одной из них не удается предложить рациональные средства улучшении места человека в природе. Нам удалось бы успокоить миссис Никсон, но она не получила бы особенной помощи.

Этот факт, как надеемся, мы вывели из двух философий. Однако наш разбор каждой из них был скорее наглядным, чем критическим. Нам не удалось продемонстрировать в такой степени, как мы могли бы, что эти теории ошибочны. Мы просто сказали, что нам не нравятся некоторые их выводы, и обосновали — почему.

С пропагандистской точки зрения это может показаться достаточным; иными словами, мы, пожалуй, сказали достаточно вполне для того, чтобы убедить людей не принимать эти взгляды слишком всерьез. Но с философской точки зрения этого недостаточно. От нас требуется показать, что трактовка изменения у гегельянцев и у прагматистов не только ложна, но и бесперспективна, что (согласно знаменитому изречению Талейрана) «это хуже, чем преступление; это — ошибка».

Чтобы доказать это, мы должны выдвинуть противоположную концепцию, истинность которой более вероятна. Выступая против гегельянцев, мы должны показать, что изменение, по крайней мере, столь же реально, как и постоянство, и что, следовательно, вселенная не является статичной абсолютной, духовной сущностью. Выступая против прагматистов, мы должны показать, что вселенная ни в коем случае не является столь неопределенной, как они предполагают, и что, напротив, самая определенность вещей — их упорядоченность, если угодно, ставит изменение под контроль человека.

Мы собираемся атаковать гегельянцев на очень широком фронте. Это настолько широкий фронт, что сюда будут включены также и некоторые из их противников. Атака будет вестись против всей концепции «сверхъестественных» сущностей. В качестве определения скажем, что термин «естественный» относится к вещам, которые движутся во времени и пространстве и, по крайней мере, потенциально доступны наблюдению человеческих органов чувств. Второе условие дает нам возможность рассматривать как естественные некоторые вещи, например отдаленные звезды, которые мы еще не наблюдали, но которые могут когда-нибудь наблюдаться. Тогда термин «сверхъестественный» будет относиться к вещам, не характеризующимся движением в пространстве и времени и не доступным наблюдению человеческих органов чувств даже потенциально.

В таком случае, согласно этим определениям, абсолют, разумеется, является сверхъестественной сущностью. Утверждается, что он не находится во времени и пространстве, но содержит пространство и время в себе как часть «случайностей и трудностей конечного». Следовательно, если нам удастся показать с высокой степенью вероятности, что реальное существование ограничено пространством и временем, то абсолют, оказавшись за их пределами, оказывается также и за пределами существования. Таким образом, мы обоснуем наше предыдущее утверждение, что понятие абсолюта относится не к науке, а к поэзии.

Вера в сверхъестественное на протяжении истории имела много приверженцев, среди которых, начиная с эпохи египтян, находилось и духовенство. Традиции, легенды и смехотворные догадки при отсутствии знаний сыграли в этом также значительную роль. Но современная эпоха, хотя она и не полностью свободна от грубого суеверия, потребовала гораздо более изощренного обоснования этой доктрины. С философской стороны, по крайней мере, она предпочитает обосновывать сверхъестественное не авторитетом священного писания или церковных соборов, а исходя из предполагаемого факта, что ни один предмет не может существовать, если он каким-то образом не воспринят или не познан.

Простейшее (и, пожалуй, лучшее) изложение этого содержится в знаменитой доктрине епископа Беркли, какой-либо предмет, согласно которой, для того чтобы существовать, должен в сознании моем возникнуть, или в вашем, или в чьем-либо еще, или в сознании бога. Собственный вариант Гегеля был менее наивным, но более уязвимым: поскольку предмет всегда идентичен тому, что вы можете о нем сказать, и поскольку то, что вы можете о нем сказать, бывает различного рода (эти роды называются «категориями»), то эти категории, охваченные одной универсальной идеей, могут мыслиться как составляющие вселенную. Каков бы ни был вариант, доктрина всегда заключается в том, что «существующий» и «принадлежащий познанию» являются синонимичными терминами.

Такова доктрина, которую мы постараемся опровергнуть, показав ее безусловную противоречивость, а именно: существуют хотя бы некоторые вещи во вселенной, о которых с полным основанием можно сказать — они существуют, хотя отсюда не вытекает обязательно, что они известны.

Есть ли такой вопрос?

Для разрешения этой проблемы нам необходимо преодолеть три стены, которые воздвигнуты, чтобы не допустить дискуссии. Первая стена создана здравым смыслом. На первый вопрос: «Есть ли вещи, которые существуют, хотя и неизвестны?» — здравый смысл отвечает: «Несомненно». Думается, что, отвечая подобным образом, здравый смысл совершенно прав. Но наша задача заключается все же в том, чтобы доказать это, если только мы в состоянии; и мы должны выдвинуть нечто лучшее, чем предчувствия и догадки, которыми обычно оперирует здравый смысл.

Вторая и третья стены воздвигнуты соответственно прагматизмом и позитивизмом, и имеется на каждой из них табличка с надписью «вздор». Эта надпись предупреждает нас, что вопрос не заслуживает обсуждения и что философы, если их не может остановить здравый смысл, должны быть остановлены хитроумными рассуждениями.

Прагматизм утверждает, что поскольку вы не можете использовать какую-либо вещь, пока не знаете ее (либо, во всяком случае, о ней вы еще не осведомлены), то вы попросту зря тратите время, размышляя о том, существует она или нет, когда вы этого не знаете. На это мы можем ответить; хотя вы должны знать, что такое железо и где оно находится. прежде чем станете им пользоваться, вы не можете сделать ни того, ни другого, если только железо не находится «здесь», под рукой. Использование человеком какого-либо материала влечет за собой некоторый интерес к его происхождению и истории, т. е. к ряду событий, которые могли случиться задолго до того, как стало существовать какое-либо познание их. Прагматисты обладают филистерской тягой, а потому их больше интересуют наличные (метафора принадлежит Джемсу), чем та сложная система, благодаря которой наличные становятся наличными.

Позитивизм обладает более учеными (или не столь экономическими, во всяком случае) основаниями, а именно что вы не можете провести никакого проверочного испытания для определения того, существует ли какая-либо вещь, не будучи известной. Если мы хотим узнать, находятся ли в нашем классе тридцать студентов, то можем сосчитать их; это проверка. Коли хотим узнать, получили ли пять из них отметку «отлично», то можем посмотреть в свой журнал; это также проверка. Но если я захотим узнать, существуют ли тридцать студентов независимо от того, что нам об этом известно, то мы, утверждают позитивисты, беспомощны: проверки для этого нет. Всякая проверка сразу же установит связь между ними и восприятием их существования или еще с чьим-либо восприятием их, и решающий отрицательный случай (Джон существует, но в данный момент об этом неизвестно) всегда избежит исследования.

Этот аргумент представляется гораздо более сильным, чем в реальности. Несомненно, что весьма мало наберется таких учителей, которые всерьез сомневаются в независимом существовании своих студентов, и они также не сочтут данный вопрос «бессмысленным» как не поддающийся проверке. Более того, можно найти довольно много подобных вопросов. Вот, например, предположим, что вы хотите эмпирически доказать, что звезды не определяют ход событий в человеческой жизни. Наиболее наглядным способом было бы уничтожить звезды и затем показать, что события в человеческой жизни происходят так же, как и раньше. Но уничтожить звезды невозможно, и в силу этого негативный случай так и останется недостижимым. Тем не менее это, по-видимому, ничуть но мешает нам считать астрологию явным суеверием.

Причина этого заключается в убедительности эмпирических свидетельств, которыми мы располагаем. Психологические, социологические и исторические причины столь исчерпывающе объясняют ход событий в человеческой жизни, что для астрологии уже совершенно ничего не остается. Точно так же обстоит дело и с этим нашим вопросом. Гипотеза о том, что вещи существуют независимо от процесса нашего восприятия их, столь исчерпывающе объясняет их существование, что нам уже совершенно не нужна еще какая-либо гипотеза.

Все значение, однако, нашего вопроса лучше всего проявляется, если мы подойдем к нему с точки зрения общества и социальной борьбы. Если вы расположите различные философии справа налево в соответствии с их политическими выводами, то обнаружите, что позитивизм и прагматизм принадлежат к либеральному центру; исторически они восходят к английской эмпирической традиции, теряющей корни где-то в глубинах средних веков. Правое крыло составляют трансцендентальные философии, а левое — философии материалистические. Обе эти группы весьма серьезно относятся к вопросу, существуют ли вещи независимо от «духа». Правое крыло настаивает, что вы должны верить в сверхъестественное, а левое — что вы не должны. И те и другие, однако, сходятся в том, что отсюда вытекают весьма серьезные политические последствия. Одни только либералы думают, что это не имеет значения.

Количество примеров мы можем увеличить, но вот один, в котором излагается точка зрения правого крыла; мы заимствуем его из сообщения агентства «Ассошиэйтед Пресс» из Ватикана:

«Людей, не верующих в бога, можно удержать вместе только страхом», — заявил вчера (15 июня 1952 г.) студентам Римского университета папа Пий XII.

Выступая перед 2400 студентами и профессорами, папа сказал, что братские отношения в современном обществе могут существовать лишь на основе христианских принципов.

«Наглядным доказательством того, — заявил папа, — являются массы, которые не верят в бога и которых можно удерживать вместе лишь страхом».

Папа увидел в этом «явное доказательство существования бога, а также благодетельные последствия, которые вера в него дает людям».

Если прочесть эти цитаты в нынешнем историческом контексте, то станет ясным, что папа, совершенно единодушен в отношении политических последствий; а именно что если вы являетесь метафизическим идеалистом, то вы будете склоняться к тому, чтобы стать политическим консерватором; а если вы метафизический материалист, то вы будете склоняться к тому, чтобы стать политическим радикалом.

Представляется, что если во время острого социального конфликта две противоборствующие стороны считают некую философскую проблему весьма важной, то она действительно является весьма важной. Безразличие к этой проблеме говорит о желании остаться в стороне от конфликта или даже отрицать его существование. Но это, в свою очередь, является неохотным, вывернутым наизнанку признанием, что данная проблема действительно весьма важная, поскольку уход от нее вызван одновременно интересом и испугом. Прагматисты и позитивисты подходят к этой проблеме слишком узко: одни — как к не имеющей значения для ближайших задач; другие — как к не поддающейся экспериментальной проверке. Но если ее рассматривать во всем контексте, как и следует всегда рассматривать философские идеи, то эта проблема совершенно очевидно является настолько важной, что она связана со всей судьбой будущего общества.

Следовательно, мы имеем дело с настоящей проблемой.