Релятивизм
Социальная база релянтивизма
Была одна дама, метод спора которой, состоял в том, чтобы отвечать на любой аргумент словами: «Это только ваше мнение». Очень многое зависело от словечка «только» — одного из самых предательских в языке. Ведь совершенно очевидно, что аргумент был, по крайней мере, мнением и что мнение было, по крайней мере, мнением спорящего. Вся сила замечания заключалась в этом «только», которое наводило на мысль, что мнение не было необходимо истинным и что его не обязательно придерживался кто-либо еще.
Самое замечание обладало своего рода красотой, красотой циркулярного аргумента. Ведь для того чтобы знать, что мнение было не более чем мнение (то есть не элементом истинного познания), следовало показать, что это мнение было по крайней мере сомнительным. Однако поскольку именно об этом и шел спор, то дама пришла к своему заключению, не приведя никакого доказательства. Отсутствие доказательства было, несомненно, частично компенсировано отвагой и иронией выражения.
Если же такое утверждение будет поднято выше уровня простого ответа и превращено в теорию познания, то оно фактически сделается теорией не познания. Самым ортодоксальным и, несомненно, самым эрудированным названием для нее будет скептицизм или пирронизм (по имени Пиррона, древнегреческого философа, который самым скептическим образом придерживался этой доктрины). Но мы обычно слышим это утверждение, выраженное в словах: «Все относительно»; данная фраза, очевидно, означает, что все относительно в зависимости от мнения человека.
Вследствие этого предпочитаем название «релятивизм» и будем его применять, не связывая его ни с чем столь величественным, как теория относительности или логика отношений. Никому не захочется смазать каким-либо образом разницу между тем, что представляет собой полное поражение познания, и тем, что представляет собой его триумф.
Одна из причин, ведущих к релятивизму, возникает из-за самой трудности научного мышления и из-за тех разочарований, которыми сопровождается такая попытка. Мы наблюдаем, что каждый имеет свое мнение. Мы обнаруживаем, как трудно доказать ложность мнений других людей, а это означает (по логическому эквиваленту), что мы обнаруживаем, как трудно доказать правильность наших собственных мнений. Может показаться, что удастся сделать так, что никто не будет посрамлен, если мнения будут предоставлены сами себе и не будет ни одно из них считаться лучше другого.
Другая причина возникает из того, что можно назвать недоумением принцев. Дело в том, что в мире существуют определенные правящие группы, которые пытаются единолично осуществлять руководство мировыми делами, забывая, что такого рода вещи могут делаться лишь всем человечеством. Когда находящиеся у власти люди обнаруживают несбыточность своих надежд, то они отвергают познание, на котором основывались эти надежды, и произносят устами своих священнослужителей, интеллигенции множество утешительных слов о вездесущности сомнений и зыбкости догадок. Если кто-либо намеревается править миром, а в конце концов обнаруживает, что мир правит им, то в самом лучшем случае он будет ощущать, что жизнь очень неопределенна.
Перед тем как закончится это меланхолическое изменение, наступает момент, когда могущественный человек, видя, как исчезает его власть, одновременно видит все же, что он должен либо сохранить ее, либо перестать существовать. Поражение подорвало его веру в собственное знание и навело на мысль, что существует какое-то более могущественное знание, которым он не обладает. А что если это знание будет принадлежать другим людям? В таком случае пусть лучше будет господствовать сомнение и невежество будет всеобщим.
Таким образом, независимо от того, сколь реально ни было бы недоумение, питающее эту доктрину, все ее удобство основательно замарано притворством. Если, например, мы захотим рассмотреть репортерскую заметку с точки зрения того, насколько искажены в ней факты или даже допущена ложь, то нашим единственным средством является сопоставление изложенного с фактами. Эта проверка, которая является решающей, хотя и затруднительной, и есть именно та, которой лихорадочно стараются избежать сообщения, искажающие факты. С этой целью они обычно ограничивают ложные заявления такими вопросами, информацию о которых трудно получить или легко скрыть. Но совершенно очевидно, что в наибольшей безопасности они себя будут чувствовать исходя из предположения, что объективных фактов вообще не существует и, следовательно, сообщения ни за что не отвечают.
Многие из нас давно предполагали, что это является тайной верой журналистов, но должны признаться, что были несколько удивлены, обнаружив столь откровенное заявление в передовице газеты «Вашингтон пост»:
«Не существует объективного критерия для определения того, что является новостью, точно так же, как не существует и такой вещи, как объективный факт. Факты представляются фактами лишь постольку, поскольку большинство людей принимают их за таковые».
Первая фраза обрушивает небеса. Вторая поднимает зонтик для защиты от падающих планет.
Таким образом, мотивы, которые приводят людей к релятивизму, — это иногда недоумение, иногда усталость, а иногда обман. Ни одна из этих причин не придает доктрине особой солидности, и мы могли бы полностью ее игнорировать, если бы она не имела серьезных социальных последствий. Мир, как выражался капитан Бойл в романе Шона О’Кейси, «находится в ужасном состоянии шасси». Частью этого кризиса является борьба мнений. В ходе борьбы одни мнения берут верх, а другие чахнут. В таком случае, если полагать, что мнения неразличимы друг от друга в том, что касается истинности и ложности, то вся проблема обеспечения торжества истинных мнений просто перестает существовать. Надежды на рациональное руководство человеческими делами больше нет.
Вот почему, по-видимому, необходимо какое-то опровержение этой теории. Чтобы полностью ее опровергнуть, мы должны описать условия, при которых возможно познание. Однако разработка целой теории познания с единственной целью уничтожить релятивизм представляется использованием силы слона для уничтожения комара. Наша нынешняя задача будет выполнена, если мы сможем показать, что релятивизм, несмотря на свое обаяние, является, тем не менее, невероятным. Это не помешает комару жалить, но покажет, что эти его укусы — всего лишь комариные укусы.