Смертный случай в первобытную эпоху

Попробуем выяснить себе в частности действие, которое производил смертный случай среди условий первобытной кочевой жизни. Если смерть наступала быстро и в присутствии многих или всех членов орды, то умершего первоначально тотчас же или в скором времени покидали, ибо для констатирования смерти не имели нужды ни в каком враче. Знали симптомы смерти в общем очень хорошо из наблюдений, полученных при умерщвлении зверей на охоте и т. п. Эта насильственная смерть была совершенно неподходящей почвой для образования представлений о жизни после смерти.

Иначе обстояло дело со смертными случаями, которые наступали после болезни или вследствие старческой слабости. Тут процесс, если его считать от начала болезни или потери способности двигаться в пути, был длительнее. Когда он кончался, об этом узнавал обычно только находившийся неотступно при больном врач; ибо остальная орда, предварительно оказав, быть может, врачу содействие при доставлении больного на подходящее место стоянки, и снабдив его пищей на двоих на известное ограниченное число дней, отправлялась дальше. По крайней мере, на первое время мы предполагаем, что врач известное время был с больным один. В более ранние периоды с их интенсивной кочевой жизнью так, должно быть, и было. Если кто и мог быть вблизи его, так это престарелые мужчины, и без того во все посвященные.

Нам нужно здесь рассмотреть случай, когда момент смерти наступал раньше, чем запас жизненных средств приходил к концу, a это со временем происходило все чаще. Мы можем только предположить что первобытный врач тогда использовал съестные припасы и жил день—другой припеваючи. А если он находился в обитаемом месте среди плодородной богатой страны, где он в доставлении припасов не нуждался, то это удобство он аналогичным путем обращал в свою пользу. Что приятели и пособники, которые были у него в среде старых мужчин, обычно имели долю в его тайных усладах, об этом и говорить нечего.

Какие же представления должны были создаться в кругу непосвященных? Остававшимся позади доставляли необходимое для них продовольствие потому, что каждый имел право на обеспечение. Каждый индивидуум обретался как бы среди сети экономических отношений, нити которых от него расходились и затем опять обратно сходились к нему. При этом обязательства были не такого рода, чтобы каждое одолжение требовало непосредственной ответной компенсации: каждому, даже больному, предоставляли время и срок, не расторгая из-за временной неисправности договоров касательно труда и снабжения. Родственники, т.е. люди, тесно связанные друг с другом экономическими узами, смотрели, как на дело чести, на взаимную поддержку.

Контроль над тем, как больной и его опекатель расходовали припасы, был сопряжен с большими затруднениями. Особенно в том случае, если больной умирал. Уличить врача в утаивании назначенной для больного доли, было делом невозможным, если врач соблюдал кое-какую осторожность.

Так как вначале дело касалось сравнительно небольших количеств пищи и не имело вопиющего характера, то из-за этого и не поднимали вопроса. Старейшие, которые скорее, чем кто либо, могли проникнуть в эту механику, поддерживали своего коллегу по медицинскому факультету не только одним помалкиванием. А затем нельзя же было ограничить или упразднять врачебную практику совсем, а другая система ухода за больными была неосуществима. После того, как уже обычай укоренился, из него потом выработалось на ступени, предшествовавшей периоду возникновения религии, особое характерное понимание смерти. Ведь теперь знали смерть (естественную), лишь в форме выделения человека из коллектива орды и следовавшего затем опекания продолжавшегося известное время.

Окончание этого периода вызывалось не тем, что члены орды признавали опекаемого более неспособным к принятию пищи и питья,— об этом они не могли составить себе никакого суждения, по тем, что ощущаемый ими самими недостаток пищи или принудительная сила кочевой жизни полагали предел дальнейшему снабжению позади остающихся. Отошедший был, таким образом, человек больной и в то же время живущий, пока длилось его снабжение; как только оно кончалось, то он умирал по представлению непосвященных.

О бушменах сообщается, что во времена нужды старых женщин, которые считаются обременительными едоками, просто на просто оставляют позади себя в глуши. Лишь немного нищи и питья ставится перед ними. Такой поступок, разумеется, равносилен смертному приговору. Так рассматривали в те далекие первобытные времена тяжело больного в тот момент, когда его оставляли позади себя, правда, еще не совсем мертвого, причем, однако считали его восстановление в короткое, находящееся в распоряжении врача, время, в тяжелых случаях заранее исключенным. Если по истечении некоторого времени врач возвращался один, то это было только подтверждением и без того ожидавшегося факта кончины: процесс умирания, стало быть, пришел к концу. Конец времени опекания был равносилен наступлению смерти.

Конечно, больной мог опять выздороветь! Если бы не считались с возможностью его восстановления, то не признавали бы необходимым снабжение его пищей и питьем.

После того, как акт снабжения жизненными средствами больных обратился в традицию, которая, казалось, была в ходу с незапамятных времен, то формула для этого образа действий гласила: кто получает присланные припасы и их поглощает, тот значит живет. Конец времени обеспечения означал, таким образом, и окончательную смерть.

Из предыдущего видно, что тайна смерти основывалась не на том, что трудно было — скажем мы,— естественно — научно констатировать ее наступление, с помощью примитивных средств того отдаленного первобытного времени, но на том, что самое явление смерти, в силу кочевой жизни и мероприятий опекателя, укрывалось от глаз живых людей. Благодаря этим мероприятиям, врач стал жрецом и уход за больным стал культом умерших. Тайну этой практики первобытный жрец передавал по наследству своему преемнику, которым наверное еще не был тогда его сын, как это у нынешних австралийцев уже является, по-видимому, правилом, скорее всего преемнику из круга его возрастного класса, класса старейших. Этот влиятельнейший социальный слой не позволял подкапываться под учреждение охраны стариков и больных и оказывал врачу при проведении им своих требований поддержку еще потому, что старейшие себя чувствовали, как это уже было подчеркнуто, с ним в полнейшей солидарности. Требуя, чтобы больные и слабые не оставлялись на произвол судьбы, старейшие этим отстаивали свои собственные интересы. Вера в жизнь после смерти есть та идеология, которая появилась вместе с установлением класса старейших, как особой социальной и политической группы. Они по преимуществу, были и врачами, и больными, и тем и другим, опекателями и опекаемыми. Они превозносили искусство доктора превыше небес. Этот последний всегда оказывался правым. Если больной умирал без ведома, конечно, «народа», то через несколько дней он уж опять восставал и был здоров, прожорлив и опасен, правда, и благодарен по своему,— совершенно так же, как держал себя класс старейших, взятый в целом.

Бросим беглый взгляд на дальнейшее течение вещей. Что снабжение больного прекращалось, это в общем при данных обстоятельствах приходилось вовсе не по вкусу доктору и старейшим его собратьям. Но народ, производители, думали иначе, потому что на их плечах лежало бремя всей этой системы. Народ был заинтересован в том, чтобы сократить время опекания; поэтому-то для него состояние опекаемого было не безразличным. Он желал его возможно скорейшего выздоровления или прекращения приношений продуктов в том случае, если наступала смерть. Доктор, напротив, если он видел, что больного нельзя спасти, или что он уже умер, делал все, для того чтобы скрыть действительное его состояние. Это было легче в первое время по наступлении смерти, чем потом, когда уже становились приметны явления разложения. Если он мог, сделать так, чтобы члены орды не могли хорошенько рассмотреть труп, положив его хотя бы например во мраке пещеры, то первые дни ему можно было выдавать мертвого за спящего, как это показывают соответствующие формы погребения. Но в дальнейшем он должен был опасаться ощущения трупного запаха членами орды, так что ему приходилось таким образом, подумать о том, чтобы с целью мистификации или совсем удалить мертвого, зарыть его, или сжечь его и т. д., или же противодействовать возможности осуждать запах трупа при помощи его высушивания, окуривания, мумифицирования. Погребение умерших являет нам достаточно примеров, которые и показывают, что жрец в действительности прибегал к подобным средствам.

К дальнейшим, здесь уже наперед намеченным, стадиям образования первобытной религии привели условия все прогрессирующего разделения труда и растущей продуктивности в добывании пищи, благодаря которым орда первобытных охотников достигла возможности пребывать в более благоприятных местностях ее пространной территории. Прежде всего, получили возможность более длительного пребывания на одном месте в те времена года, когда известные плоды созревали и собирались, а потом и весь год. Прикрепленность к известной почве становилось сильней с успехом техники, равно как и с увеличением плотности населения, которое делало охотничью область уже. Разумеется, нельзя абсолютно разграничивать принятые здесь фазы развития в их преемстве во времени; они вплетаются скорее друг в друга. Во всяком случае, возникновение древнейших религиозных представлений падает на такую ступень культурного развития, которая еще ниже, чем наиболее низко стоящие современные дикие племена. Однако, оно предполагает уже некоторые черты оседлости, которые позволяют орде первобытных охотников оставаться соответственно долгое время вблизи мест опекания и при том обыкновенно далее момента смерти опекаемого, а позднее даже и далее момента начала разложения.

Мы тут оставляем без внимания тот факт, что все, рассматриваемое нами во временном преемстве, совершалось в эти периоды до известной степени также одновременно и бок о бок: дни кочевой жизни и дни оседлого существования среди условий низшего охотничества было почти одно и то же, что дни нужды и дни избытка. При благоприятном состоянии хозяйства и было более обильно обеспечение врачей и не только больные, но и мертвые жили дольше, чем во времена понижения экономического состояния. Так как возросла возможность, хотя и совершенно постепенно и не без регрессов, целыми днями основываться на определенных местах области, то в той же мере стало лучше и обеспечение больных и их врачевателей; оно стало более определенным и устойчивым, благодаря чему умножились и условия для расцвета представления о жизни после смерти.

Этот прогресс с одной стороны должен был доставить много хлопот господину доктору. Разумеется, он должен бы стремиться использовать близость поставщиков питания, но, с другой стороны, ему не очень-то нравилось, чтобы запускали глаза в его мастерство. Более частое предоставление пищи и питья, где это было доступно, было вполне приемлемо, но он попал бы в весьма неприятное положение, если бы стал подвергаться контролю в действиях своей практики. И вот он все более и более подпадал под наблюдение, иногда был застигаем и врасплох. Он должен был изворачиваться для того, чтобы оправдать факт остатка пищи и обосновать новые требования.