Угрозы и обещания жрецов

Что касается возникновения жречества, мы знаем, как первобытный жрец получился из первобытного врача, опекателя больных и их целителя, или, вернее сказать, оба составляли одно, и врач повсюду там становится жрецом, где опекание больного переходит в опекание умершего.

Теперь предметом нашего внимания станет отношение между жрецом и народом. Прежде всего: какие средства применяло жречество для достижения своих целей? Из наших этиологических экскурсов мы видим, что жречество не скупилось ни на угрозы, ни на обещания со ссылками на сверхчувственную инстанцию для того, чтобы добиться своей цели. Мы достаточно, также, встречали примеров, которые нам показывают, что жрецы и старейшие не всегда ограничивались только угрозами, но что они имели в своем распоряжении и применяли также и насильственные средства.

Нельзя сказать чтобы первобытное жречество произвело на свет религию одними угрозами и обещаниями, но оно само возникло вместе с религией и при том благодаря своему взаимоотношению с остальной ордой, с народом. Вначале первобытный врач давал только обещания, что больной снова будет здоров, снова будет полезным членом общества и годным фактором в хозяйственной жизни. К этой ступени принадлежат те формы погребения, которые доставляют мертвецу наивозможнейшее сходство с живым, прежде всего погребение в спящем виде. Сюда вскоре присоединилось при содействии класса старейших угроза местью отошедшего за какие либо упущения. Погребальные мероприятия в дальнейшем преследуют цель устранения умерших. Духи живут в общем рассеянно и вдалеке, и суть большей частью злые духи. Таким образом, на низших ступенях развития преобладает угроза, хотя жрецы и старейшие достаточно умны для того, чтобы, время от времени, давать исполниться молитвам нуждающихся. На более высоких ступенях сильнее выступает сословное и имущественное различие. Жрецы обращаются к более бедным слоям народа для достижения жертвований главным образом с угрозой, а к достаточным и владетельным слоям, напротив того, обращаются скорее с обещаниями. Добрые духи, которые исполняют такие обещания, живут по близости человеческих обиталищ, другие дальше. Это показывают как факты погребения мертвых, так и многое другое из этнологических данных, что еще предстоит привести. Заметить нужно только, что у современных диких народов в общем уже обнаруживаются весьма сложные отношения, которые, к тому же, на основании различных естественно географических условий получили разнообразное внешнее выражение. Лишь крупные, красной нитью проходящие черты, более или менее обильного этнологического материала могут для нас иметь, поэтому, значение мерила. Однако, чтобы не заводить слишком далеко систематизацию, мы воздержимся от группировки подлежащего привлечению этнологического материала по отмеченным сейчас ступеням, так как мы можем надеяться, что на основании всего предыдущего читатель сам справится без затруднений с приведением его в известный порядок.

На восточных островах Малайского архипелага, говорит Ратцель, большинство злых духов, по-видимому, подводятся под категорию лесных духов, быть может в противоположность живущим в окрестностях селений добрым духам предков. Это вполне согласуется с фактами, которые сообщается, например, о племени бонго, ньам-ньам и монбутту у верховьев Нила. Они относят местопребывание враждебных сил в жуткую лесную темь и истолковывают призрачный шелест листвы, как собеседование духов.

Бонго видят себя на каждом шагу под угрозой лесных духов. Духам мучителям у озера Танганайка вдали от человеческого жилья и в очень уединенных местах строятся маленькие соломенные шалаши, в которые время от времени приносят мучные блюда, брага и мясо. С другой стороны там же находятся и другие духи, и, соответственно, жрецы, которым воздвигают при въезде или среди селений маленькие соломенные шалаши, где они могут подкрепляться за накрытым постоянно столом. Понтно и то, что часто мувуо, духи покровители полей у племени вазарамо, когда их приглашают в пору жатвы принять свою долю, не пользуются этим предложением, на том основании, что не нуждаются. Добрые «духи» как раз — те, слуга которых находятся «в обеспеченном» положении. Они лишь тогда становятся беспокойными, когда со снабжением бывает затор. Наоборот: демоны глуши суть вечно злые, ибо вечно недовольные духи, это хищники грубого пошиба. Признанные жрецы и доктора подходят к делу более тонко и ловко. Хотя первые последовательно остаются при своем враждебном отношении, все-таки временами они допускают известное соглашение с собою, когда они замечают, что их высокие требования не могут быть удовлетворены. И грубые горные духи, с другой стороны, вроде Рюбецаля, иной раз одаряют детей и бедняков, и добрые духи достаточно бывают человечны для того, чтобы позволять иметь с собою дело. Это должен был знать и тот рыбак, который у Ютландского побережья однажды оказался в опасности от бури. В случае своего спасения он дал обет пожертвовать богу свечу вышиной с колокольню. «Когда он ближе был к суше, тогда величина свечи уже ограничивалась длиною с мачту, а когда опасность была преодолена, то он нашел, что церковь может удовольствоваться свечою длины с ручку руля» (Софус Мюллер, «Северные древности»). Таких примеров, которые повествуют о том, как боги и духи бывали одурачены и как их надували,— легион.

У народов, которые достигли ступени африканских и малайских племен и, стало быть, уже значительной степени оседлости, можно тоже, как выше было приведено, распознать две зоны духов: внешнюю и внутреннюю. Добрые духи живут в селении или по его периферии; напротив: более далекая окрестность, глушь, — принадлежат массе хаотических, злых духов. Это отношение не следует так понимать, что, будто бы, последние, т. е. злые духи, появились от соседних враждебных племен для того, чтобы тревожить чуждое им племя. Могут, правда, духи чуждого племени быть в то же время враждебными, но и духи собственного племени могут быть тоже «злыми», и становятся ими еще более, чем чуждые духи в том случае, если они не достаточно снабжаются. Видно, значит, такое обстоятельство является решающим. Уже у австралийцев, которые ведут неустойчивую кочевую жизнь и не знают прочных поселений, имеют силу названные материальные соображения. Отношение к жертвенному культу порождает добрых и злых духов. Это касается всех периодов. Этому не противоречит то, что в более древнее время преобладают злые духи, так как эксплуататоры сначала являются в виде берущих, а позднее более в виде дающих. Их деятельность постепенно от области потребления переходила и на область производства.

На этой основе будет легко занять определенное положение в отношении взгляда тех, кто видит происхождение того различия в родственных противоположностях. «Важнее домогательств благоволения добрых духов представляется простодушному дикарю отвращение и отдаление злых духов, ибо эти последние образуют значительное большинство. Благорасположенными считаются лишь духи ближайших родственников или, во всяком случае, членов той же орды и даже эти последние не всегда; напротив, духи умерших чуждых орд и племен рассматриваются, как враждебно настроенные… Вполне попятно, ибо австралийский негр, считая членов чуждых орд врагами, также и отошедшие души умерших в этих ордах считает тоже врагами» (Возникновение религии стр. 39).

Вполне понятно! Но для развития религии, а также, и для разделения духов на злых и добрых противоположение орды орде имеет лишь второстепенное значение, а для происхождения религии никакого решительно. Существенным каждый раз является лишь противоположность между жрецом и народом, и в более широком смысле, класса старейших и младших классов. На нем покоится и указанное деление духов. Жрецы и старейшее, приемщики жертвуемых народом даров, бывают или довольные, и тогда духи добры и исполняют то что жрец обещает людям и о чем те просят; или же, таково большинство случаев, жрецы требуют и грозят местью духов, которые тогда мыслятся злыми.

Зернышком правды является совершенно верное наблюдение факта, что умершие чуждых орд и племен считаются враждебно настроенными, безусловно, тогда как умершие собственной орды считаются таковыми только отчасти или по временам. Меткое объяснение тому дает Липперт (История культуры, II, стр. 430). «Один и тот же дух является добрым для того, который расположил его в свою пользу путем культа, и злым для всякого другого».

Но почему же более боятся даже духов ближайших родственников, чем любят их и им доверяют? Ответ: потому что жречество знает, что оно в общем со злыми духами может лучшие дела делать, чем с добрыми. Угрозы и застращивания тут являются самыми действительными понуждениями для леностных плательщиков жертв. В народе они порождают страх и чувство зависимости. Поэтому, где существование служителей культа, как и вообще человеческое сущесвование, не обеспечено, на низших особенно ступенях, там преобладает число недовольных злых духов, тогда как на более поздних ступенях развития, где, на ряду с низшим, образуется высшее жречество с обеспеченными условиями существования, как в Африке и Полинезии, это последнее вообще является в более сильной степени представителем доброго элемента в царстве духов.

Наряду с угрозами, наказаниями, уже на ранних ступенях развития имеет место и обещание помощи, содействия, благодеяний духа (при довольном его состоянии). Для первобытного человека было само собою понятным представление, что каждый, кто заявляет притязание на свою долю в приобретенном жизненном достатке, за это дает известные компенсации. Поэтому, если оказывали уход больному (или мертвому), то ожидали от него помощи на охоте или на войне, в работе и т. д. Жрец старался поднять в глазах своих клиентов силу, могущество, влияние своего «духа», чтобы поднять этим их доверие и вызвать более обильный поток жертвенных даров. Престиж духа мог таким путем постоянно возрастать, и в такой же мере могла возвышаться и его сила в добрых и злых проявлениях. Можно было при молитве которую целесообразнее всего было подкреплять жертвенными дарами, вернее расчитывать на его содействие; но с другой стороны и тем более имели основание опасаться его гнева в том случае, если оказывались леностными, в исполнении своих культовых обязанностей.

Стоит ли, значит, в исходном пункте религиозного развития боязнь злых духов, как думает Липперт, который производит сознательное признание культовой обязанности развившимся лишь совершенно постепенно из смутного «бессистемного» страха перед духами? По нашему воззрению, первобытный жрец, как представитель класса старейших, уже весьма систематически предъявлял требования от имени своего опекаемого, когда появился страх перед духами и при том в силу его же собственных мероприятий. Этот страх Липперт производит от общего чувства страха перед всеми возможными вещами, в особенности же перед смертью, т. е. от чувства, которое вначале еще не носит никакого религиозного характера. Во всяком случае, он приписывает первобытному человеку чувство страха и зависимости особой интенсивности и затем думает прямо перевести его в религиозную сферу, т. е. связать его с представлением сверхчувственного.

Что боязнь духов в жизни первобытных людей фактически играет роль духовного фактора, — это тут не оспаривается. Возникши в классовой борьбе от жреческой угрозы местью духа, она действует в дальнейшем и самостоятельно и оплетает особенно все процессы погребения мертвых, давая им свое истолкование. Для жреца была тогда легкая игра. Он мог, например, попасть в положение, когда ему понадобилось бы скручивание трупа для приведения его в скорченный вид мотивировать опасностью духа умершего. Если первоначально эта манипуляция предпринималась с целью более удобного переноса трупа, лучшего его сокрытия, умещения его на малом пространстве, или для его вешания, то, при известных условиях, эти принудительные поводы транспорта и т. п. могли совершенно отпадать, а народ, одержимый боязнью духов, тем не менее, мог требовать немедленного обезврежения умершего. Жрец, озабоченный сохранением еще предстоящего периода опекания, должен был, для сохранения тела от уничтожения, войти с народом в соглашение на счет применения употребляющегося в других случаях связывания членов, чтобы через то пресечь возможность, по крайней мере, самых грубых выходок со стороны духа умершего.

Различие добрых и злых духов играет роль как в деле жертвоприношения вообще, так и весьма приметную роль в различных фазах погребения умерших. Нельзя ли в злых по преимуществу, живущих далеко от человеческих жилищ, духах глуши видеть мертвых, похороненных отдельно и следовательно их духов? Эти последние, ненасытные в течение времени опекания и, внушая страх своей дикостью и мстительностью, превратились в прожорливых чудовищ. Великаны и людоеды в сказаниях и сказках, ведьмы, лесовички и феи мхов и т. п., — все это по-видимому восходит к насильственным и изворотливым стражам мертвых, которые в продолжении времени опекания, часто переодетые, сами фигурировали в образе в отдельной могиле похороненного покойника и умели до смерти пугать и наказывать леностных жертвователей. Чудовищный аппетит не должен казаться сверхъестественным, если принять в соображение, что помимо жреца еще и его помощники и приятели, а часто также и иной нуждающийся получали долю принесенных даров.

С другой стороны имеют также своих духов и собранные из отдельных погребений останки умерших, которые были похоронены в маленьких ящичках или урнах, на могильном холме или на другом каком-нибудь общем кладбище. Они живут в сказках и сказаниях в виде бойких карликов, эльфов гномов и т. д., стерегут клады, например, полагаемые при умерших предметы от которых нужно было отпугивать грабителей, любят устраивать шумные праздники с танцами и хороводами и умеют быть невидимками. Это потому, что они большей частью держатся вблизи человеческих жилищ и их мыслят участниками периодических, повторяющихся, с большими промежутками жертвенных праздников культовой общины. Но они охотно также подают руку помощи людям и, по преимуществу, являются добрыми духами. Их возникновение падает на то время, когда уже существовало общее место погребения, сборный пункт всех более древних погребений, который большей частью, особенно на позднейшей ступени, лежал по близости человеческих поселений там образовалось и в известном смысле более высокое жречество, которое умело приспособляться к потребностям людей, стояло, стало быть, на службе «добрых духов» и путем призрения бедных сделало себя общественно необходимым и снискало популярность.

Сверхчувственным отражением этого сборного пункта костяков умерших является царство духов.

Это страх перед духами в конечном счете создаст царство духов. Относительно возникновения царства духов в его самой древней — не разложенной — форме мы уже дали некоторое представление. Жрец должен был по истечении времени опекаиия отпустить кости умершего и вместе с тем его душу на сторону и, это для того, чтобы не съуживать без нужды для орды ее охотничьего участка. Таким образом душа отсылалась прочь куда-то далеко. Куда? Туда, где были все предшествовавшие ей души. Они вместе с прочими собирались в одном царстве духов, которое часто мыслилось лежащим на далеких островах, в глубоких скалистых центрах или на отдаленных горных скатах, а, чаще всего, глубоко под землей. Потусторонний мир (вначале) был краем, аналогичным области, которая отводилась умершему при его погребении вдали от человеческих жилищ.

Генрих Кунов производит происхождение царства духов не из этого, здесь изложенного, мотива, но из общечеловеческих потребностей (Возникновение религии, стр. 93). Он говорит: «как о получивших самостоятельное существование духах умерших судит дикарь по самому себе и наделяет их своими собственными свойствами, так думает он тоже, что они, подобно ему после долгого блуждания имеют потребность отдохнуть от своих трудов. Если духи чувствуют себя усталыми, они отдыхают и спят. И как австралийские орды, в течение наибольшей части года прокочевавши беспрестанно в пределах своего охотничьего района, ищут охотно к дождливому времени защищенных мест стоянок и там, поскольку позволяет добывание пищи, предаются отдыху, так и духи, после долгих блужданий, подыскивают уединенные местности для того, чтобы там спускаться в лежащие под поверхностью земли полые пространства или вселяться в скалы п деревья, предаваясь праздности. В особенности наступает такая потребность к покою, когда дух покинул ранее им одушевлявшееся тело уже несколько лет тому назад и, может быть, даже десятилетия. Наскучив скитанием с места на место и забытый отчасти теми, которые к нему когда то в жизни стояли близко, он жаждет только места, где может встретить других духов из своей орды и с которыми он может отдохнуть».

Таким образом Кунов совершенно исключает влияние жречества и жертвоприношения на происхождение царства духов. Жизнь духов является у него верным подобием жизни первобытных людей. Создателем религиозных представлений, по нему, как будто является австралийский туземец, в общем абстрактном смысле, независимо от противоположения: жрец и народ, руководители производством и производители. Религия есть общечеловеческое естественное предрасположение.

Обязанность жертвований для оставшихся после умершего лишь на более древних ступенях кончается с отходом души и ее переходом на тот свет. Кунов говорит (Религия, стр. 93), о племени койта у юго-восточного побережья Новой Гвинеи, царство духов которых называется Иду: «о своих родных эти духи и в Иду еще долгое время сохраняют заботу и часто покидают на короткое время свой край духов, чтобы оказывать поддержку своим родным в боях и опасностях; но условием тому является то, чтобы их потомки на земле не манкировали жертвенными дарами, ибо, иначе, духи не только отказывают в своей помощи, но еще и мучают своих, оставшихся на земле, близких самым жалким образом».

В этом примере мы встречаем также лишь одно царство духов. Однако, в нем духи живут не в полном спокойствии, но показывают себя, смотря по поступлению жертвований, по отношению к своим близким: то благорасположенными, то придирчивыми. Видно, что жрец постепенно протягивает обязанность приношения жертв за пределы времени опекания. И после своего отпущения духи получают в удел культовые почитания. Дальнейшее развитие здесь намеченных отношений приводит наконец к разделению того света на два раздельных царства духов, одного для добрых и другого для злых. Почему названное различие моральной квалификации переносится также и на представление об общем местопребывания отошедших, этот вопрос будет нас еще занимать в дальнейшем.

Смотря потому, при помощи ли угроз или обещаний преследует свои интересы жрец, он называет духов злыми или добрыми. Грозить он будет главным образом там, где приходится мало ожидать даров, у низшего и более бедного населения, а применять обещания — в отношении более знатных, высших слоев. На представление о том свете переходят и имущественные различия, так как последние, в большей или меньшей степени, отражаются на размере приносимых пожертвований. Чем острее противоположности, тем острее и разделение на разряды в мире духов. Только «тот свет» не есть простое отражение общих социальных отношений в головах людей, но факты социальной жизни проходят прежде всего через среду жертвенной и жреческой практики и вместе с тем классовых противоречий. Богатые и знатные поэтому по своей смерти в общем становятся добрыми духами; а более ничтожные становятся злыми духами. И из числа более высоко поставленных, если бы кто вздумал упрямо противодействовать жречеству, то такой едва ли мог бы расчитывать на хорошую участь на том свете.

Если, таким образом, на низших ступенях развития существует лишь одно Царство духов, то с образованием более значительных имущественных различий вскоре выступает и деление царства духов на место для высших, более благородных и на место для низшего населения. Часто тог свет имеет целую серию ступеней, которые душа (благородного) проходит одну за другой, пока, наконец, в последней сфере, не погашается культовая обязанность. Души, менее обеспеченные, так далеко не доходят, но уже из первых сфер выталкиваются в царство теней. На этом делении того света покоится в существенном и идея душепереселения, которая у египтян и индусов породила систему редкой дифференциации.

«Стоящие во главе культа брамины», говорит Липперт, «необыкновенно строги. Никто не может так себя обеспечить при жизни, чтобы в силу жертв была погашена оплата высшей сфере на всю вечность. Каждая культовая заслуга, если е не подготовляет серия потомков, сразу поглощается, и тогда душа бывает смещена. Она катится вниз и другие перелетают через нее с более высокими заслугами» — «Система, приспособленная как нельзя лучше для того, чтобы правоту возвести на степень единственного правящего жизнью принципа». (История Культуры, II, стр. 417).

См. Кунов (стр. 103) «касаясь народов Южного моря и индейцев, которые более или менее провели это деление «того света», судит так: «Куда по своей смерти направляется душа отдельного человека, это решает не его характер, не его нравственно социальное поведение здесь на земле, но его сословное положение. Добродетель и порочность не принимается в расчет. Был ли умерший добрым, нравственным человеком, или он был жестоким негодяем,— это для входа его души в «царство небесное» совершенно безразлично. Понимание будущей жизни, как награды или наказания за земную жизнь, совершенно чуждо народам Южного моря и индейцам», — но это верно лишь с большими ограничениями. Относительно добродетели и порочности, о «добре» и «зле» решает единственно, отношение к жрецам и правительству. Это есть господствующая нравственная норма тех народов. Состоятельные, поддерживающие государство, и к жрецам расположенные элементы являются поэтому нравственными, добрыми и в награду попадают в лучшее отделение. Все другие несостоятельные, оппозиционно настроенные и, потому, менее достойные,— получают в наказание шансы на менее счастливую загробную жизнь.