О тех ступенях жизни человечества, которые стоят ниже уровня всех теперешних диких народов, мы не имеем никаких прямых научных сведений. Мы знаем только то, что можно заключить на основании доисторических находок и позднейшего хода развития. Поэтому для наших целей существенным является нахождение или отыскание руководящих линий, которые из более поздних, известных нам, времен ведут вглубь более ранней неведомой нам эпохи. Так как мы можем быть уверены, что прогрессирующий ход развития от самого низшего до самого высшего охотничества в общем характеризуется как развитие в сторону оседлости, то мы можем и для самых ранних периодов принять, что чем глубже мы спускаемся вглубь по ступеням развития человечества, чем примитивней и не совершеннее орудия и оружие, тем большее низкое состояние технического и вообще экономического развития должно было уравновешиваться повышенной подвижностью, большей неустойчивостью кочевого образа жизни.
Австралийская орда, хотя обычно и пускается в путь вновь каждое утро, однако, она уже в состоянии иной раз дни и даже недели оставаться на одном месте стоянки, пока ее не погонит далее недостаток пищи. Продуктивность добывания пищи, регулирование производства и потребления, распоряжение дарами природы должны в соответствии с этим уже достигнуть у нее известной высоты развития. Она знает, например, сроки и места неприкосновенности для животных и растений,— установления, которые в дальнейшем развитии получают значение зародышей земледелия и скотоводства. Возникновение тотемизма обозначает вместе с тем и стадию, на которой совершается закрепление тотемных божеств; следовательно и эта ступень уже заметно возвышается над периодом только начинающегося религиозного развития. Возникновение религии, таким образом, без сомнения падает на период, еще не имеющий тотемов, на стадию без тотемной первобытной орды, когда или где распределение труда было еще менее развито и упорядочено, классовые противоположности были слабее выражены и где старые, выслужившиеся, охотники находили силу почти исключительно только в своей солидарности. К первым шагам, которые они предприняли для улучшения своего положения, относилось, между прочем, и принятие на себя ухода за больными.
Врачебная практика в первобытную пору вообще была очень затруднена и во многих случаях сделана невозможной благодаря неустойчивой кочевой жизни первобытных охотников. Неспособных идти дальше в древнейшее время просто оставляли позади. Впоследствии кочевники оставались некоторое время на месте приключившегося с кем-нибудь несчастного случая, пока это было возможно, т.е. пока недостаток пищи не гнал дальше. Уже сравнительно рано возложили на опытных в этом отношении людей задачу находиться неотступно при больном, пользовать его, и, по возможности, содействовать его выздоровлению. Этому опекателю в таком случае иногда, может быть, указывали и то место, где он должен был вновь нагнать остальную орду или за ним сами заходили, прежде чем покинуть всю данную область. Иного больного удавалось таким образом спасти для жизни, иначе он неизбежно погиб бы в глуши в беспомощном состоянии.
Кто же был первым первобытным врачом? Разумеется, кто-нибудь из старейших, какой-нибудь товарищ по недугам умирающего, сам тоже могший в ближайшее время подвергнуться такой же опасности быть покинутым остальными. Он, быть может, оставался при больном лишь потому, что он сам был таким же беспомощным, как и тот, и заботился о нем лишь потому, что должен был заботиться о себе самом. Его деятельность, однако, если она была сопровождаема успехом, находила, в случае повторения, признательность остальных старейших, которые уделяли ему от своего малого достатка или вообще как-нибудь его поддерживали, хотя бы они вначале сами и не усматривали необходимости его почина. Но так как им приходилось вести постоянную борьбу с более молодыми сильными мужчинами, борьбу, в которой им помогала только их солидарность, то они защищали и эту заслугу своего опекающего больных товарища, который ни к какому настоящему труду, в сущности, не был пригоден и которому выпало на долю сравнительно благоприятная участь, хотя в то же, время и задача, общественное значение которой больше всего подвергалось спору.
Главное затруднение, разумеется, состояло в обеспечении остающихся позади жизненными средствами. Поэтому, как это можно заключить из обычая при погребении мертвых, было принято доставлять больного к месту стоянки или к месту кормления орды примерно в пещеру, когда находились среди пути в движении. Это имело различные выгоды. Места такого рода, если они в то же время были «жилыми местами», были обыкновенно расположены в плодородных и богатых дичью местностях; орда, поэтому могла в таких местах держаться дольше обычного срока. Начали также приберегать для больного известные съестные припасы, плоды и т. д. или представляли уже заранее опекателю больного розыск пищи в пределах известного округа, который для всех других был отмечен печатью неприкосновенности. Позднейший обычай «табуирования» являет эти факты уже в их дальнейшем развитии.
Но пока обеспечение больного имело форму доставки мясного и растительного питания, самый древний способ снабжения состоял в единовременном доставлении известного количества жизненных припасов, рассчитанного на известный промежуток времени. Дающим в этом случае была орда, а получателем врач и опекатель больного, который, смотря по потребностям своего пациента, уделял ему некоторое количество. В данной обстановке речь могла идти лишь о промежутке нескольких дней, в течение которых орда занималась охотой и сбором питательных веществ. По истечении этого времени больной или становился здоров, т. е. способным идти в путь, или же он не был способен. В последнем случае, он в силу необходимости, был предоставляем своей участи; общество двигалось дальше, а с ним и «врач».
После того, как прогресс техники усовершенствовал охотничьи орудия и охотничьи методы, после того, как развилось разделение труда в орде и кочевой образ жизни несколько утратил свой неустойчивый характер потому, что время от времени более длительные остановки прерывали вечное кочевание, форма, описанная после этого ухода за больными, приняла значительно другой вид. Как у нынешних австралийцев, которые иногда остаются дни и недели в одной и той же области, доставка жизненных припасов могла у первобытных людей нередко продолжаться изо дня в день, а соответственно этому должны были увеличиваться шансы на выздоровление больного.
Без сомнения, этот процесс с самого его начала сопровождался беспрестанной борьбой внутри орды. Это не могло быть иначе. Более серьезные случаи болезни вызывали сострадание всей орды. Она была ограничена в своей свободе кочевания, стало быть и в добывании жизненных средств если не так уже было важно, чтобы больной и помогающий ему врач присутствовала при добывании пищи, для чего, по правде сказать, они оба были более или менее не пригодны, то отдача двойной порции для содержания остающихся позади, в особенности, когда это повторялось изо дня в день, ложилась не малым бременем на орду и являлась при том же, как многие находили, совершенно непроизводительной тратой. Более молодые и сильные, пригодные к охоте мужчины, образовывали элемент, менее склонный с чем-либо считаться.
В противовес ему организовывался развивший в большей степени предусмотрительность и дальновидность высший возрастной класс. Врач был одним из числа этих старейших, и его деятельность была ими тем боле ценима, сто она представляла собой нечто однородное с той по преимуществу «духовной» работой, которую практиковали сами принадлежавшие к этому высшему возрастному классу. Общественная незаменимость одного или нескольких искусных в деле врачевании членов орды, становилась ясной для них в особенности потому, что ведь старые, скорее всего, были подвержены болезням и недомоганиям и более других умели ценить хороший уход в таких случаях.
«Старейшие» не оставили своей действительной поддержкой своего собрата и, рано или поздно, отстаиваемый им принцип победил всюду. Больные получили своего опекателя, а опекатели получили за уделяемое больным время известную долю, которая для них и для больных в общем отмерялась скорее щедро, чем скупо.