Значение собак в истории человечества

Как это могло произойти и что было потом?

Пушистый маленький щенок почти уже голос потерял: замерзший, голодный, он выл, пищал, скулил долгое время. Не мог понять никак, почему мать не идет. Раньше она никогда не оставляла его так надолго. Но если и оставляла, стоило ему лишь подать голос — мать-волчица оказывалась тут же рядом. А сейчас… Откуда было знать волчонку, что мать не вернется уже никогда, чтобы накормить и согреть детеныша, что еще ночью погибла она в неравной схватке с саблезубым тигром. Но волчонок продолжал скулить тихонько и жалобно, может быть, надеясь все еще, что мать возвратится. А быть может, ни на что он уже и не надеялся — просто плохо ему очень было. Так плохо было ему, что не заметил он даже, как оказались рядом двуногие странные существа, а над волчонком наклонилось одно из них.

Дети в этот день, возможно, хворост собирать отправились, а быть может, у них какие-то другие дела были, которые их заставили стойбище покинуть, но, вероятно, ни хвороста на этот раз не принесли они, не сделали дел других. Вернулись они с пушистым маленьким комочком.

О том, что их заставило волчонка взять, мы не узнаем никогда. Как и то, действительно было ли все на самом деле именно так. Если допустить, что быть так могло, то и другое можно предположить: доверчивость волчонка тронула детей, вид его беспомощный и жалобное поскуливание, то покорило, что, как только оказался на руках, сразу же переставал пищать, а стоило лишь опустить на землю скулить и пищать начинал еще громче. И продолжал до тех пор скулить, пока снова его не поднимали на руки.

Дети знали, что перед ними — волчонок. Волчат, правда не таких маленьких, они видели и раньше: волки не боялись подходить к стойбищу довольно близко и люди не особенно опасались этих хищников. Нельзя сказать, чтоб они полное доверие друг к другу испытывали, но ни страха большого, ни большой неприязни между ними не было. Тогда между волками и людьми существовали иные отношения: волки на людей не нападали, поскольку кругом было достаточно четвероногих. Люди по этой же причине на волков не охотились, либо только в крайних случаях. Но и дети, и взрослые прекрасно знали, что из себя представляет волк. Волчонок, конечно же, что такое люди, не знал, не понимал, в чьи руки попал он. И только руки эти его касались, волчонок скулить переставал, даже дремал, смешно посапывая, на руках у детей.

Затем, через тысячелетия, поймут ученые и разъяснят, почему волчонок переставал скулить у человека на руках, почему, став взрослым, не только из стойбища не убежал, но и стал его охранять, лаем, рычанием или воем, предупреждая о враге, который приближался. Через тысячелетия, ученые внимание обратят на то, что домашними животными лишь те становились животные, жили которые стадами или стаями. Волки стаями жили. Ее частью был каждый член стаи, он не только о себе «заботился», но и о остальных тоже. А остальные в свою очередь проявляли заботу о нем. Все вместе вожаку подчинялись — не может без него существовать стадо или стая.

Волчонку, который осиротел стая была нужна. Потеряв же мать, потерял он связь и со стаей. Но вот люди ему заменили волчью семью. Стали как-то о волчонке заботиться, по крайней мере кормили его, обогревали, позволяя у костра спать или в пещере, где было тепло. Подросший волчонок не имел сомнений, что за заботу «стаи» должен он ответить такой же заботой. Во всяком случае, об опасности предупреждать и к сражению быть готовым.

Но это придет потом, через несколько месяцев. А тогда, в тот день, наверное, далеко не все взрослые одобрительно отнеслись к поступку ребят. Разве могли люди предполагать, что бездумный этот, лишь порожденный порывом души детской поступок станет в истории человека величайшим событием, с которым может сравниться по значению лишь создание металлургии в первобытном ее виде!

Возможно, взрослые волчонка хотели убить, и, возможно, их остановило только сознание, что сделать это они успеют потом: если охотников из племени почему-либо неудачи преследовать начнут, волчонка убить можно будет и съесть.

Для человечества к счастью, в том племени охотникам. И, возможно, через некоторое время волчонок, превратившийся во взрослую волчицу, привел к костру человека свое потомство. Людям волчица уже доверяла — люди ведь не только плохого ничего не сделали ей, но, напротив, ее кормили и стаю заменили.

Появление первого волчонка в стойбище, очевидно, не повлияло на уклад жизни людей. Во всяком случае, волчонок не занимал в их жизни большого места. Но присутствие в стойбище волчицы с выводком, а тем более уже подросших волков, людей заставить должно было серьезное принять решение. Для них было бы естественнее волков прогнать или перебить. Но, к счастью, не сделали они этого. Трудно сказать почему. Возможно, наблюдая за поведением питомца своего первого — а первобытные люди умели наблюдать за животными! — они уже поняли и оценили всю выгоду присутствия рядом чуткого, преданного и храброго существа. А может быть, к волку они даже привязались.

Мы не знаем и вряд ли узнаем когда-нибудь, так ли на самом деле было.

Но общеизвестно, что волки (а многие ученые полагают, что все-таки шакалы) постоянно бродят вокруг стойбищ, питаясь остатками еды, и время от времени рычат или лают. Обычно рычание или лай совпадали с появлением какого-нибудь опасного хищника — саблезубого тигра или пещерного медведя. От волков получив «предупреждение», человек успевал приготовиться к встрече с врагом. Но вот по каким-то причинам от людей волки уходили. И хищники тогда являлись неожиданно, застигая людей врасплох. Похоже, хищникам было принесено жертв немало, прежде чем людей осенила мысль: им нужны сторожа.

И тогда человек уже стал нарочно оставлять неподалеку от стойбища мясо и кости, специально привлекать волков.

Наступило время, когда волкам не было необходимости бродить вокруг стойбища, а человеку мясо разбрасывать украдкой,— волк растянулся у костра.

Впрочем, могло быть и совсем иначе.

Ведь уже говорилось, что волки приручались в разное время, в разных местах и разными людьми. И, безусловно, в каждом отдельном случае сближение человека с волком происходило по-разному. С этим, очевидно, согласятся все ученые. А вот с тем, что в приручении животных, и волков в частности, играла какую-то роль привязанность, согласятся далеко не все. Многие ученые предполагали, что не мог первобытный человек испытывать к животным каких-либо чувств — слишком он был примитивен и всех животных оценивал лишь так: на одних надо охотиться, а от других надо обороняться. Эти ученые не допускают мысли, что первая собака попала к людям щенком, что ее принесли из лесу взрослые для забавы ребятишкам или сами дети. Ученые считают, что будущая собака поначалу бродила вокруг стойбища и человек постепенно приручил ее (хотя эта версия подходит скорее для шакалов, а не для волков). И делал человек это исключительно ради выгоды, которую от общения с собакой получал.

Безусловно, человек первобытный был существом практичным, очень возможно, что он был недостаточно эмоционален, вероятно, груб и в самих своих чувствах и в проявлении их.

Но чем располагаем мы, современные люди, чтоб категорически отрицать способность первобытного человека привязываться к животному, достаточно ли хорошо знаем нашего далекого предка?

Так называемая наскальная живопись — творения первобытных художников — была открыта сравнительно недавно. Когда первые найдены были художников древних картины, ученые в подлинность картин этих верить отказались. Аргумент выдвигался все тот же: не мог первобытный человек рисовать, слишком примитивен он был. Картины же нередко поражали эмоциональностью, экспрессивностью…

Чем больше картин художников первобытных находили, тем убеждались больше: эти художники обладали недюжинной фантазией, по-своему умели видеть мир. Кроме того, вовсе не на всех картинах изображались поверженные или раненые звери. Значит, первобытный художник не всегда, рисуя животных на стенах пещер, преследовал практические цели? Может быть, у него появлялась потребность нарисовать их «просто так» или просто себя выразить в рисунке свое настроение? Не следует к тому же забывать еще вот что: многие «картины» раскрашены очень ярко. Чтобы изобразить сцену охоты, очевидно, можно бы было просто ограничиться контурами животных, что в некоторых случаях и делали древние художники. Одновременно они изготовляли яркие краски (а это была довольно трудоемкая работа) и раскрашивали ими свои картины. Для чего? Для того ли, чтобы животные были реальнее, или все-таки у них были представления о красоте, были какие-то свои критерии эстетики, эмоции? А если так, то не слишком ли обедняем мы внутренний мир первобытного человека?

А теперь вернемся к животным. Если многое раскрывают ученым аборигены Южной Америки и Австралии, находившиеся на уровне развития, близком к веку каменному, то не подскажут ли они и то, как могли бы относиться кроманьонцы к животным? Путешественники рассказывают, что поселки коренных австралийцев и американцев наполнены прирученными зверьками и птицами, которых здесь любят взрослые и дети.

Мы знаем, что уже за шесть тысячелетий до нашей эры в Египте существовало по крайней мере полтора десятка ясно выраженных пород. Безусловно, в первую очередь это были охотничьи собаки, что подтверждается многими сценами, изображения которых на гробницах и иных памятниках Древнего Египта. Собаки имеют ошейники, украшенные драгоценностями, есть собаки, догоняющие диких животных, собаки, атакующие животных, поодиночке, сворами. И уже достаточно ясно можно различить породы. Тут и массивные догообразные (на одном изображении, дошедшем до нас, можно увидеть таких рядом со львами — в Египте их приручали и использовали при охоте на львов, — и эти собаки по величине и могучему телосложению не уступают львам), есть изображения гончих, изображения коротконогих такс. Но, пожалуй, самой любимой собакой египтян — ее изображение и сцены с ее участием встречаются чаще других — была длинноногая и стремительная борзая. Через несколько тысячелетий о борзой будут говорить, что она — «гордость русского человека». Но русская борзая, появившаяся на Руси во времена Владимира Мономаха, доведенная здесь до совершенства и высоко ценившаяся в Европе еще во времена Ивана Грозного, на своих египетских предков не похожа. Хотя и египетская борзая, судя по изображениям, была поджарой, длинноногой, и очевидно, хорошо бегала (применялась при охоте на газелей).

Были у египтян собаки, на пойнтеров похожие, были собаки пастушьи, перегонявшие и охранявшие скот, «рабочие» собаки, которые приводили в движение водяные колеса. Были и маленькие. Например, в одной из сцен охоты с борзыми присутствует собачка маленькая и без поводка. Но если она, допустим, и выполняла какую-то работу во время охоты ( изображена в сцене охоты на быка, в которой принимают участие две борзые и лев), то имевшиеся у египтян комнатные, явно не имели практического применения. А их не только любили, но и почитали.

В Египте вообще собаки считались священными.

Впрочем, египтяне — не единственные, кто обожествлял собаку.

Однако и у египтян и у первоамериканцев по отношению к собакам не было религиозного фанатизма: в Египте их использовали на охоте и на различных службах, ацтеки, хоть и поклонялись маленьким собачкам, время от времени их откармливали и съедали.

В некоторых странах считали существами «нечистыми», презирали, но и там к собакам такой бешеной ненависти не было, как, например, в средние века в Европе к кошкам. Тем не менее «нечистых» и презираемых собак использовали в качестве пастухов и сторожей.

Значение собак в истории человечества в том, что они, по выражению великого русского ученого И. П. Павлова, «вывели в люди человека». В этой шутке огромная доля истины.

Сначала собака человека охраняла от диких животных. Потом помогала на охоте: охота стала удачнее, человек был обеспечен мясом. Именно в период этот появляются изделия из рогов и костей крупных животных. Человек не всегда убивал на охоте зверей — их он иногда ловил. А пойманную добычу стремился про запас сохранить. Однако ни поймать, ни сохранить ее без собак он не смог бы. Так собака стала в какой-то степени «основоположником» скотоводства. От скотоводства человек перешел к земледелию…